Рабин, он и в Африке Гут
Шрифт:
Остальным таких привилегий, как отдельное жилище, не полагалось. Сыновья Моисея вместе с Навином и нашим персом отправились ночевать в один шатер. Сам Моисей, которому, судя по всему, и вовсе было наплевать на бытовые удобства, взял с собой Аарона и занял самую маленькую палатку. Я, естественно, пошел к Рабиновичу. Причем, несмотря на мои протесты, Рахиль определили туда же. Ну а Горыныча забрал к себе брат по запаху – Попов. Понятно, что воздух они вдвоем испортили хорошо, и лично я предпочитал держаться от их жилища подальше.
Едва с определением мест ночевок было покончено, как идея попробовать
Сеня им, конечно, не обрадовался, ну а я еще больше, поскольку наглые страждущие самым зверским образом наступили мне на хвост. Пришлось рявкнуть на них хорошенько. Хотел даже покусать кого-нибудь, но вкус мяса соплеменников Моисея, попробованных мною на зуб во время разбития оных на десятки, уже вызывал не просто тошноту, а стойкое отвращение. Поэтому пускать зубы в ход я не стал, а просто еще раз громко рявкнул на наглецов, вторгшихся на суверенную территорию моего хвоста. Те выскочили наружу и принялись стенать вдвое больше.
– Чего надо?! – поддержал мой рык Сеня, выскочив из шатра наружу. – Приперлись сюда зачем, спрашиваю.
В ответ стоны утроились. Делегаты говорили все вместе, причем абсолютно о разном. Поэтому в такой дикой мешанине, состоящей из одних жалоб, даже моему чуткому уху не сразу удалось разобрать суть их общей просьбы. Заставить их говорить синхронно удалось только Попову. Андрюша, который уже старательно готовился ко сну, доедая в качестве второго ужина остатки собственных съестных припасов, не выдержал всеобщего гвалта и, выскочив наружу, наорал на делегатов. Им осталось только благодарить бога, что во время крика рот Попова был плотно забит вяленым мясом, которое он, ублажая свое чревоугодие, скрыл от соратников. Именно поэтому тысячники были просто забрызганы непрожеванной смесью белков с жирами, а не тяжело контужены звуковой волной. Они уже успели залечь к тому времени, когда еда вылетела изо рта криминалиста и оттуда полился чистый, без пищевых примесей, звук. Однако в шатры залечь не могли из-за того, что были на распорках, поэтому просто обрушились вниз, тихо пологом шурша. Ну а когда, наконец, и этот шорох затих, делегаты изложили Рабиновичу свою просьбу. Словно пионеры – дедушке Сталину.
– Нам бы, того-этого, самогоночки бы, – заявили тысячники дружным хором. – Народ просит. Вы бы уделили сколько-нибудь. А то слухи поползли, что вы, дескать, весь день самогонку гнали, а как нагнали, так за рубеж за валюту и продали.
– Угу, – согласился с ними мой хозяин. – Если глупость – не порок, то и Мойша – не пророк! – а затем рявкнул: – Идиоты! Кому мы в пустыне самогонку продать могли, если, кроме вас, тут никого нет?
– Так мы же не знаем, есть тут кто или нет, – пожал плечами один из тысячников. – Может быть, кушиты какие-нибудь приезжали, пока мы выборы проводили? Или персы. Вы же не просто так с собой этого маленького бородатого проныру возите. Небось он вам для коммерции нужен.
Сеня еще, придумывая ответ, хлопал ртом, как поповская гурами, выловленная котом из аквариума, а позади нас раздался дикий хохот. Настолько неожиданно, что даже я сначала вздрогнул, а потом обернулся. Пришлось отдать Ване должное. Что-что, а подкрадываться неслышно даже для меня он умеет. Вот стоит сейчас и ржет, а на него даже наорать нельзя. Не за что! Профессионализм у нас в милиции, в отличие от инициативы, не наказуем.
– Что? Получил, еврей, по пейсам? – довольно похлопывая кулаком правой руки по ладони левой, заявил омоновец. – Это тебе не нашего брата дурить.
– А вашего брата и дурить не нужно, – окрысился Рабинович. – У вас даже национальный герой, так и тот дурачок. Даже татаро-монгольское иго мозгов вам не прибавило…
– Так, блин, ты на больную мозоль, в натуре, не наступай, – обиделся Жомов. – А то прямо сейчас начнем выяснять, чем твои евреи в Египте почти четыреста лет занимались после смерти Иосифа и до рождения Моисея. А то всего-то об этом в Библии и говорится, что умер Иосиф со всем своим родом, а сыны израилевы расплодились и размножились. Еще вопрос, кто им в этом процессе помогал!..
– А ты откуда Библию знаешь? – оторопел мой Сеня, редко слышавший от Жомова фразу умнее, чем предложение дать кому-нибудь в рыло.
– Чай не лаптем щи хлебаем, – спаясничал омоновец. – Хватит ломаться. Дай людям выпить, да и нам на сон грядущий по стопочке принять не помешает.
– Дал бы я… тебе в рыло, да ума от этого в твоем примитивном славянском черепе не прибавится, – буркнул Рабинович, который, как я понял, и сам был не прочь отметить первый день похода в Землю обетованную. – Ладно. Тащи сюда все, что Андрюша с Горынычем сегодня нагнали. Будем распределением заниматься.
Дальше начались проблемы. Во-первых, поить самогонкой всех без разбора было жалко. Ну а во-вторых, Сеня быстренько подсчитал, что при обычной российской мерке (сто граммов, и это – только для разгона) каждому делегату придется выдать по сто литров самогонки. А это получалось полторы тонны на всех, соответственно. Рабинович ужаснулся.
– Да у нас что, спиртзавод, по-вашему? – завопил он. – Если бы мы бормотуху такими суточными объемами выдавали, Ротшильдами давно стали бы. Или Чубайсами, на худой конец.
Я с Сеней в этом вопросе был в корне не согласен. В первую очередь из-за того, что он употребил множественное число в своей речи. Может быть, сам бы Рабинович и стал бы миллионером, выгоняя по полторы тонны самогонки в сутки, хотя тут еще поспорить нужно, но я скорее поверю, что втроем они при таком производстве скорее спились бы, чем разбогатели. Как получили бы первую партию, так до второй бы дело и не дошло. Если только в крайнем случае. Впрочем, высказывать свои соображения я не стал по вполне понятным причинам, а просто принялся смотреть, что дальше будет.