Работа актера над собой(Часть II)
Шрифт:
К этой же странице относится и другая запись: "Н_и_ч_е_г_о н_е г_о_в_о_р_и_т_с_я в к_н_и_г_е о с_л_у_х_о_в_о_м о_б_щ_е_н_и_и п_р_и р_е_ч_и".
В своей практической творческой работе Станиславский подразумевал под термином в_и_д_е_н_и_я комплекс всех наших представлений о предмете и ощущений, запечатленных всеми органами чувств.
7 Текст монолога Отелло из III акта трагедии Шекспира дается здесь в переводе П. Вейнберга, исправленном самим Станиславским. Этот монолог нередко исполнялся Станиславским на уроках и репетициях с педагогическими целями.
8 Повидимому, Станиславский не был удовлетворен этим примером, так как на полях первоначальной редакции рукописи сделана
9 В музыке диезы и бемоли являются знаками повышения и понижения звука на полтона.
10 Против этого текста в рукописи имеется следующая запись Станилавского, опирающаяся на мнение В. С. Алексеева: "Верно ли все это? Ведь если есть обязательные фонетические рисунки фразы, то они одинаково обязательны как для французского, так и для русского автора, и для Мольера, и для Гольдони; но только повышения и понижения диапазона разные, то есть, например, так:
Рисунок тот же, но в увеличенном виде… В этих случаях, если артисту не поможет подсознание, следует вспомнить фигуру, хранящуюся в его звуковой или зрительной памяти, и смело расширить диапазон этого рисунка. Это поможет ему развить (найти) требуемый темперамент и заучить так, как это требуется для данной роли".
11 Под этим текстом Станиславским написано карандашом: "Как будто в этой главе много повторений уже сказанного. Показалось, что произошел застой, что я топчусь на одном месте".
12 Против этого текста имеется любопытная пометка Станиславского: "В. С. А. предлагает все это выпустить, так как оно неясно. А мне жалко".
В рукопись вложена страница текста, представляющая вариант изложенного в основном тексте рукописи. Приводим его целиком.
"В речи так же, как и в музыке, forte и piano понятия относительные. Для них нет определенной, установленной меры, подобной метру или грамму. Forte – piano имеют разные градации, в зависимости от степени силы звука в предшествующей или последующей части исполняемого произведения. Все дело в контрасте. То, что было piano в одном произведении, может оказаться forte для другого, если это произведение потребует слабой звучности. Переходы от piano к forte и обратно как в речи, так и в музыке могут быть быстры, мгновенны или же постепенны. Приступая к исполнению музыкального или литературного произведения, исполнитель должен иметь перед собой перспективу того, что ему предстоит исполнить, и быть очень расчетливым по отношению к силе звука. Начав слишком piano, он может лишить себя возможности дойти до pianissimo и, наоборот, начав слишком forte, он лишает себя возможности довести звучность до fortissimo, если этого требует данное произведение… Как же поступать, чтоб не впасть в ту или другую крайность? Я полагаю, что исполнителю надо хорошо знать степень той звучности своего голоса, которую он может дать в piano и forte, и в большинстве случаев держаться, особенно в начале исполнения, золотой середины, дабы было из чего создать в дальнейшем исполнении разные степени звучности (кажется, Волконский советует это – он прав), то есть и forte и piano… Исполнителю надо знать, как идет в данном произведении линия звучности, где и насколько она подымается и опускается. Таких подъемов и спусков может быть несколько, но большей частью где-то есть вершина, подъем. Надо помнить об этой вершине и спуске, распределять звучность так, чтоб было из чего сделать то и другое".
13 После этого текста Станиславский предполагал вставить фразу, которая вчерне записана им карандашом: "В. В. Самойлов сказал Мичуриной-Самойловой: [нужен] не крик, а членораздельная речь".
14 Против этого текста имеется запись Станиславского, опирающаяся на замечания В. С. Алексеева. Вначале помечено, что запись относится "почти ко всей главе". Приводим выдержку из этой записи: "Вообще я не знаю, правильно ли говорить "ударение слов или на словах". Тут дело не в у_д_а_р_е_н_и_и, а в в_ы_д_е_л_е_н_и_и слов, в их п_о_д_ч_е_р_к_и_в_а_н_и_и, подаче. Ударения д_о_л_ж_н_ы быть на каждом слове (конечно, кроме слов, не принимающих ударений и присоединяющихся к предыдущему или последующему слову, например: "ты, брат, тр_у_с"; "он де не зн_а_ет", "по-тв_о_ему", "по-м_о_ему". Но может быть, что и существительное теряет ударение: "п_о_-морю", "з_а_ руки", "в_о_ поле", "_и_з лесу"…)".
В своей практической работе Станиславский избегал термина у_д_а_р_е_н_и_е, который, по его словам, следовало бы выкинуть из актерского лексикона. Термин у_д_а_р_е_н_и_е, говорил он, толкает на звуковой удар, напор, между тем как главное слово в предложении выделяется не столько усилением звука, сколько изменением интонации, ритма и постановкой пауз. Оно не ударяется, а в_ы_д_е_л_я_е_т_с_я и любовно п_о_д_а_е_т_с_я слушателю, "точно на подносе".
15 Здесь Станиславский цитирует отрывок из книги И. Л. Смоленского "Пособие к изучению декламации. О логическом ударении" (Одесса, 1907, стр. 76). Смоленский же использует пример, приведенный английским буржуазным философом и экономистом У. С. Джевонсом в его книге "Учебник логики" (русский перевод, Спб., 1881, стр. 97). Фраза, объединяющая тридцать шесть предложений, взята из трагедии В. Шекспира "Антоний и Клеопатра" (действие третье, сцена вторая).
16 Сбоку сделана приписка рукой Станиславского: "Неудовлетворенное чувство по поводу интонаций. Мало о них сказано".
17 Сбоку имеется приписка, выражающая неудовлетворенность Станиславского написанным: "Координация, перспектива, планы – путанно".
18 Запись Станиславского против этого абзаца: "отговорка для ленивых: не заниматься речью".
IV. ПЕРСПЕКТИВА АРТИСТА И РОЛИ
Мысль о включении главы "Перспектива артиста и роли" в состав книги "Работа актера над собой" возникла у Станиславского, повидимому, на заключительном этапе его работы.
Ни в одном из сохранившихся планов первой и второй частей "Работы актера над собой" самостоятельной главы о перспективе нет. Глава "Перспектива артиста и роли" не была окончательно сформирована Станиславским, сохранилось лишь несколько рукописей, которые должны были войти в задуманную им дополнительную главу, излагающую вопросы о перспективе речи и перспективе актера и роли.
Ни одна из этих рукописей не датирована Станиславским. Начало работы над главой "Перспектива артиста и роли" относится, повидимому, к лету 1934 года, так как уже в августе этого года он зачитывал выдержки из нее артистам MX AT на репетиции спектакля "Страх" (см. К. С. Станиславский, Статьи, речи, беседы, письма, "Искусство", М., 1953, стр. 514).
Первая часть главы "Перспектива артиста и роли" (кончая словами "умолчать до поры до времени") представляет собой окончание рукописи "Речь и ее законы" (No 401). Очевидно, Станиславский был намерен установить между этими двумя главами прямую сюжетную связь. В черновике рукописи "Речь и ее законы" (No 399) против текста, перенесенного нами в начало главы "Перспектива", имеется пометка Станиславского: "Про перспективу – рано, дальше целая глава". На основании этой заметки и самого содержания окончание, рукописи "Речь и ее законы" перенесено в начало новой главы – "Перспектива артиста и роли".
Основная часть текста главы от слов "На днях я был в… театре"
и до конца главы печатается по рукописи "Перспектива артиста и роли" (No 422). Судя по пометкам "СД" на каждой странице рукописи, текст ее первоначально предназначался Станиславским для главы "Сквозное действие и сверхзадача", но впоследствии был выделен им как материал для главы "Перспектива артиста и роли".
1 Здесь нами опускается фраза, повторяющая дословно текст заключительной части раздела "Речь и ее законы".