Работа легкой не бывает
Шрифт:
Как раз пока госпожа Тадокоро опустошала еще один стакан воды, причем выражение ее лица осталось ожесточенным, хозяйка заведения принесла нам лапшу. Еда меня не интересовала, так что я выбрала самый простой и дешевый вариант нюмэна, какой только нашелся в меню, но нюмэн с карри, который поставили перед госпожой Тадокоро, распространял на редкость аппетитный аромат и выглядел очень вкусным.
– К вам приходили с беседами люди из организации? – спросила я.
Госпожа Тадокоро старательно закивала.
– Женщина с плаката.
Госпожу Омаэ это возмутило гораздо сильнее, чем ее подругу, и она громко вздохнула.
– У нас этот плакат висит
– Вы представляете? Она сама распространяет плакаты с собственным фото!
Госпожа Омаэ уставилась на меня вытаращенными от ужаса глазами. Казалось, больше всего ее поражает практика самовосхваления в организации «Одиночества больше нет!».
– И вот приходит она и говорит: «Вы не против повесить вот это? Может, не будет от него никакой помощи, а может, он хотя бы отчасти избавит вас от одиночества». И все время улыбается с такой напускной скромностью. – Госпожа Тадокоро поморщилась, словно разговор стал для нее невыносим, опустила взгляд, ее плечи напряглись. Мне показалось, что она стиснула руки на коленях под столом. – Они всегда напоминают про встречи в зале собраний по вторникам, четвергам и субботам, твердят, что мы должны пойти и поговорить с ними. И он ходит – и по вторникам, и по четвергам, и ДАЖЕ по субботам! А когда возвращается, только и разговоров у него, как весело там было!
Госпожа Омаэ злилась, госпожа Тадокоро явно была готова разразиться слезами. Я сидела, повторяя, как идиотка: «Вот ведь, надо же, ну и ну», – и слушала рассказ о том, как «Одиночества больше нет!» мало-помалу разрушает семейную жизнь госпожи Тадокоро!
– Знать бы еще, что важнее – не быть одиноким или вести ту жизнь, которую сам выбрал?
Она вздохнула и кончиками пальцев смахнула слезы. Платка у нее не нашлось, значит, плакать она не собиралась. Я начинала понимать, почему господин Монага считает своим долгом оформлять плакаты и распространять их.
– Стало быть, каждый дом с плакатом «Одиночества больше нет!» как-то вовлечен в работу этой организации? – спросила я.
Женщины переглянулись.
– Степень вовлеченности может быть разной, – ответила госпожа Омаэ, склонив голову набок и скрестив руки, словно тщательно подбирала слова.
К вопросу она подошла с предельной серьезностью. Меня так и подмывало объяснить госпоже Тадокоро, что, несмотря на все закидоны ее мужа, она может считать себя везучей – еще бы, с такой соседкой, как госпожа Омаэ.
– Думаю, нельзя утверждать, что каждый, у кого висят плакаты «Одиночества больше нет!», состоит в этой организации. Есть люди, которые ходят на собрания только потому, что там бывают женщины и раздают бесплатный чай.
Я вспомнила господина Тэруи, с которым познакомилась в первый день работы. Видимо, застенчивостью он не страдал, его взгляды на жизнь были довольно простыми, но, подобно многим его ровесникам, вряд ли воспринял бы спокойно, если бы ему указали на этот факт.
– Вот и мой муж стал таким же!
Явно поддавшись отчаянию, вскипевшему в ней, госпожа Тадокоро принялась яростно хлюпать своим нюмэном с карри. Я думала, лапша уже остыла, но пока она ела, увидела поднимающийся над миской легкий дымок. Выглядел ее заказ на удивление аппетитно. Я попробовала мой нюмэн с умэ и периллой и была приятно удивлена. Увидев, как мы уплетаем лапшу, госпожа Омаэ взялась за свою, будто только что вспомнила о ней.
– Они недавно приходили сюда, эти люди из «Одиночества больше нет!», – сообщила хозяйка ресторана, подходя к столу, чтобы
– А это трудно? – спросила я.
– Вообще-то нет, – без колебаний ответила она. – Но я так рассудила: если здесь будет висеть два вот этих плаката, больше они сюда не сунутся, – и она указала на плакаты господин Монага.
Я кивнула, поднесла ко рту миску, чтобы выпить остатки супа, потом взглянула на плакаты. Значит, один плакат служит приманкой для «Одиночества больше нет!», думала я, а два отпугивают их, и задалась вопросом, не лучше ли вообще обойтись без плакатов. Но сколько бы я так ни считала, возможно, тот, для кого ставки в этой игре были действительно высоки, слишком рассчитывал на склонности местных жителей. Скорее всего, так и было, именно поэтому я и блуждала по району, пытаясь убеждать людей повесить плакаты.
Мы доели лапшу, наш разговор завершился сам собой. Госпожа Омаэ сказала, что дочь должна позвонить ей по скайпу, госпожа Тадокоро вспомнила, что ей надо вернуть диск в прокат. Мой рабочий день закончился час назад. Хозяйка ресторана посчитала наш заказ по расценкам для господина Монага, и три блюда обошлись менее чем в полторы тысячи иен.
В некоторой растерянности я побрела через «Участок 4» в сторону станции. Уже стемнело, зажглись уличные фонари. Я была поглощена мыслями о том, стоит ли выставить господину Монага счет на нюмэн или заплатить за этот обед из своего кармана, как вдруг услышала жизнерадостный, по-молодому звонкий голос за спиной:
– Добрый вечер! С работы возвращаетесь?
Это был молодой мужчина, лет на десять моложе меня, с лицом немного детским и симпатичным, не внушающим никаких опасений.
– Правильно, – подтвердила я и уже собиралась быстро удалиться, как вдруг мне в голову пришло, что этот человек, возможно, имеет некое отношение к «Одиночества больше нет!», и я, повинуясь странному чувству долга, обернулась к нему. – А почему вы спрашиваете?
– Да просто так, без особых причин. Мы проводим здесь, в этой части города, встречи местных жителей в совершенно неофициальной обстановке. Просто собираемся вместе, рассказываем о наших увлечениях, ездим куда-нибудь по выходным. – Мужчина подошел ближе и протянул мне листовку. Он улыбнулся, но его глаза оставались равнодушными – такое могут себе позволить разве что знаменитости. На листовке вычурным, чрезмерно округлым и раздутым шрифтом было напечатано: Ayudarte! [6]
6
Поможем Вам! (исп.)
– Вы здесь поблизости работаете?
– Да, недалеко, – туманно ответила я, понимая, что честно назвать место моей работы нельзя. Однако и уклоняться от вопроса не стоило.
– Вы обычно возвращаетесь домой в это время?
– Обычно немного раньше.
– А ваш муж в какое время приходит домой?
– У меня нет мужа. Работа отнимает все мое время. – Воодушевившись по той причине, что его расспросы явно становились все более бесцеремонными, я наивно захлопала глазами и позволила себе сказать чистую правду: – Когда я иду домой, мне всегда так одиноко.