Работа легкой не бывает
Шрифт:
– Понятно, – кивая, отозвалась я.
Особого гнева я не испытывала. Меня посетила мысль, что нечто подобное происходит повсеместно. Если старость застала тебя одиноким, возможно, ты сам захочешь оставить все, что имеешь, тому, кто хоть немного скрасит твое одиночество, пусть даже ненадолго.
– «Одиночества больше нет!» привлекает одних сотрудников специально для того, чтобы вот таким способом заниматься сбором средств, а других – чтобы они незаметно входили в курс чужих личных дел и втирались в доверие. По-видимому, кто-то из родственников господина Монага попал к ним. В смысле, как сотрудник.
Разделяя инаридзуси палочками пополам, госпожа
– Вот и все, что мне известно, – так мог бы закончить свой рассказ человек, вдруг спохватившийся, что наговорил лишнего, и я догадалась, что в данном случае именно так и обстоит дело. Госпожа Омаэ доела свой инаридзуси, запила глотком чая и заметила: – Пожалуй, многовато положила васаби! Прошу прощения.
Полагая, что продолжать разговор об «Одиночества больше нет!» она не хочет и предпочла бы обсудить инаридзуси, я спросила:
– А эта зелень, которую вы смешали с рисом, – листья горчицы?
– Нет, листья васаби, – ответила она.
Мы с госпожой Омаэ съели по три инаридзуси и выпили по две чашки ходзитя, а потом она ушла домой, попросив меня передать оставшиеся шесть инаридзуси господину Монага. У меня возник вопрос, не одинока ли сама госпожа Омаэ, и если да, почему она носит господину Монага обед, но я решила не задумываться об этом. Нет такой жизни, которую не затронуло бы одиночество, и весь вопрос в том, сумеешь ли принять это одиночество таким, какое оно есть. Иначе говоря, одинок каждый, и только ему решать, утопить ли ему это одиночество в отношениях с другими людьми, и если да, насколько значительными и глубокими будут эти отношения.
Вскоре после ухода госпожи Омаэ в офис зашел какой-то незнакомец, стриженный ежиком. Я встала, чтобы выпроводить его, начав: «Ээ… я… м-м… я…» – но вдруг заметила, что одет он точно так же, как господин Монага. Оказалось, это он и есть – подстригся, сбрил бороду и воспользовался контактными линзами, которые у него, видимо, были с собой. По сравнению с тем господином Монага, которого я знала раньше и который, подобно многим специалистам по графическому дизайну, отличался неухоженностью, доходящей прямо-таки до неряшливости, эта его версия выглядела настолько свежо и аккуратно, что я просто не узнала его.
– Что случилось? Что вы задумали?
– Решил пробраться на одну из встреч.
Ах да, вспомнила я, сегодня же четверг. Однако его затея показалась мне чистейшим безумием, и я спросила:
– А вам не кажется, что было бы лучше просто заявить на них в полицию?
Но господин Монага покачал головой.
– В настоящий момент у нас нет доказательств, кто это сделал. И потом, неужели вы не хотите узнать, чем они постараются досадить нам в следующий раз?
Всего за пару часов его тон изменился, стал резче и настойчивее.
– Ладно, тогда я тоже пойду. Только сначала подстригусь.
Я опомниться не успела, как у меня вылетели эти слова. Перед моим мысленным взглядом всплыло лицо госпожи Масакадо. Являться на встречу местных жителей меня никто не просил, я вызвалась сама. Это и есть неприемлемые отношения с работой.
Но пойти на попятный я уже не могла. Кто знает, может, этот поступок даже сойдет за совершенно обоснованную реакцию на пожелание сдохнуть в одиночестве. Я указала господину Монага на инаридзуси, принесенные госпожой Омаэ, и попросила объяснить, где находится
Я подстриглась, надела очки, которые обычно носила в сумке на случай проблем с контактными линзами, сняла макияж и составила компанию господину Монага. Взволнованная, я предложила отправиться на встречу сразу же, едва вернулась в офис из парикмахерской, но господин Монага рассудил: поскольку на пенсионеров мы не похожи, безопаснее будет явиться не на дневную, а на вечернюю встречу. Зал собраний принимал гостей весь день, но встречи проводились в два часа дня и в шесть вечера. С вдруг проснувшейся охотой поспорить я выдвинула ответное предложение: мы могли бы прийти под видом безработных брата и сестры, однако господин Монага поставил на моем плане жирный крест, заявив, что хотя теоретически это вполне возможно, чутье подсказывает ему, что нас, скорее всего, разоблачат. По сравнению с отчаянным поступком, на который он решился, его суждения выглядели вполне здраво.
Мне удалось проникнуть в зал собраний, где проводила встречу организация «Одиночества больше нет!», сравнительно легко – показав листовку, которую дал мне встреченный в переулке незнакомец. Снаружи зал собраний выглядел как частный дом, перестроенный в довольно стильное кафе из тех, куда с легкостью зайдет случайный прохожий, не подозревая об истинном назначении здания, – впрочем, я не знала наверняка, предназначалось ли это здание служить приманкой для ничего не подозревающих путников.
По соображениям безопасности мы с господином Монага решили делать вид, будто не знакомы, так что я вошла первой. Господин Монага появился немного погодя, дурацким плаксивым голосом объяснив: «Мне просто попалась страница в социальной сети…» Он сел за один стол с господином Тадокоро – тем самым, который несколько дней назад кидался в меня скомканными обертками от пирожных.
Вопреки моим предположениям, встречи оказались совсем не похожими на организованные мероприятия с рядами складных металлических стульев и белой доской. Участники подсаживались к знакомым за один из нескольких столиков и сдержанно или непринужденно болтали в ожидании, пока один из молодых людей из «Одиночества больше нет!» не подойдет и не поговорит с ними. Здесь была и женщина с плаката, одетая в то же самое белое платье, и молодой человек, остановивший меня в переулке. Была и девушка, которая говорила по-детски, запинаясь, и выглядела не старше двадцати, и мужчина постарше, с виду мой ровесник, в очках с тонкой проволочной оправой. Все они казались дружелюбными и приятными, но, присмотревшись к их лицам, я заметила, что зрачки у всех странно расширены и почти заполняют радужки, отчего взгляд казался или несфокусированным, или, напротив, странно сфокусированным, но в любом случае не таким, как следовало бы.
Я выбирала место с тем расчетом, чтобы не встретиться с людьми, с которыми я общалась при распространении плакатов, но в итоге оказалась за одним столом с госпожой Тогава, явившейся с причитаниями: «Ой, опоздала, опоздала!» Похоже, она не узнала меня в очках и со стрижкой «андеркат» вместо волос длиной до плеч. Улыбнувшись, она спросила меня:
– Вы замужем?
– Нет, – промямлила я.
– Ну в таком случае вам пора бы уже начинать прилагать старания, чтобы выглядеть более женственно, – самоуверенным тоном посоветовала она.