Работа легкой не бывает
Шрифт:
– Может, пропустите, наконец? Я иду играть в сёги.
– О, конечно. – Я посторонилась.
– Или, может, схожу на встречу, – рассуждал он вслух, обращаясь к самому себе. – Да, так будет даже лучше. Там и девчонки есть, и чай подают, – с этими словами он скрылся за углом.
Только теперь сообразив, как сглупила, не задав старику вопросы из опросника, я покачала головой. Записав мнение господина Тэруи о том, что плакаты господина Монага служат приманкой для плакатов «Одиночества больше нет!», я отправилась обедать.
За
Когда я передала ему мнение господина Тэруи о том, что наши плакаты служат приманкой для «Одиночества больше нет!», он явно разволновался.
– А ведь и правда, – отозвался он. – У меня возникали смутные подозрения, но я об этом толком не задумывался. Да, в этом определенно есть смысл.
Мне хотелось спросить господина Монага, в чем заключается его истинная цель – в самом деле расклеивать свои плакаты или скорее не давать другим людям расклеивать свои, – но для третьего дня работы вопрос был не самый подходящий. И я вместо этого спросила:
– А если мы перестанем расклеивать наши плакаты, как вы думаете, на всех ли домах появятся плакаты «Одиночества больше нет!»?
Господин Монага задумался, потом ответил:
– На всех – вряд ли, но, скорее всего, они отхватят себе большинство, которому нет дела ни до тех, ни до других.
Выбранное им слово «отхватят» придало всему происходящему в его представлении отнюдь не мирный характер.
На четвертое утро господин Монага спросил, где я до сих пор обедала. Я ответила, что в первый день – в ресторанчике, где подают гюдон, во второй зашла в какое-то кафе с фаст-фудом, вчера опять в гюдонную, и что все эти места были слегка не по пути, так что пришлось сделать крюк. Он объяснил, что везде, где расклеены наши плакаты, нам полагается двадцатипроцентная скидка.
– А где эти места? – спросила я, и господин Монага сообщил, что речь идет о ресторане под названием «Фурара», где кормят нюмэном – горячим супом с лапшой сомэн, – а также о заведении «Санпо-я», в котором готовят булочки с начинкой из карри.
– Ясно, – кивнула я, мысленно отметив необычность блюд, на которых специализируются они оба, и решив, что уже пора уходить. В итоге я снова обедала в гюдонной.
Обойдя все дома «Участка 3», я вернулась на «Участок 1» и стала снова звонить в те дома, жильцов которых не сумела застать в первый раз. Так сложилось что-то вроде привычки: работу я заканчивала в пять вечера, но когда время еще только подходило к половине четвертого, прекращала обход новой территории и возвращалась на «Участок 1». Район, где я курсировала, был тихим, со множеством пожилых жителей, прохожие на улице попадались
Но не сегодня: к моему удивлению, я увидела впереди человека, который звонил во все дома подряд точно так же, как я делала целыми днями с тех пор, как начала работать у господина Монага. У меня вырвался изумленный возглас, услышав который, неизвестный скрылся в переулке так стремительно, что я даже не успела разглядеть, мужчина это или женщина, а также его возраст. Но кем бы он ни был, должно быть, госпоже Омаэ он тоже звонил, потому что она появилась в дверях своего дома, бормоча: «Ушли наконец?»
Заметив меня, она добавила:
– Вот ведь настырные!
Понимая, что ее слова вполне могут относиться ко мне, я только робко выговорила:
– Правда?
– Вы-то просто делаете свою работу, и если вам не открывают после десятого звонка, решаете прийти в другой раз и идете себе дальше. Верно?
– Да, верно, – подтвердила я, отметив, насколько она наблюдательна. Я так и не поняла толком, на моей она стороне или нет, но была благодарна уже за то, что она не считает меня врагом.
– Я делаю вид, что меня нет дома, когда они приходят. Есть у меня подруга в «Участке 5», поклонница команды «Хиросимские карпы», так она уже повесила один их плакат, и теперь они то и дело заявляются с вопросом, не повесит ли она еще один. Видно, на все готовы, лишь бы в дом к ней влезть. Ужас какой!
– Ну и ну!
Мне бы даже в голову не пришло прокладывать таким образом путь в чужие дома, подумала я. К счастью, господин Монага от меня этого и не требовал.
– Они не сдаются. Как видите, для них это не работа – это вера. – Госпожа Омаэ сложила руки, с серьезным видом потупилась и вдруг, словно вспомнив что-то очень важное, встрепенулась: – Ах да! Сегодня у Тадокоро вам наверняка откроют.
И она объяснила, что сегодня госпожа Тадокоро взяла отгул на весь день, потому что у нее были какие-то дела в муниципалитете, но она уже вернулась домой.
– Вы так хорошо осведомлены! – отозвалась я, пытаясь выразить то, о чем на самом деле думала – вы-то откуда все это знаете? – самым вежливым способом из возможных.
– Она сама мне рассказала, – добавила госпожа Омаэ. – Мы ведь обе болельщицы йокогамской команды, вот и болтаем иногда.
– Понятно.
В раздел заметок я внесла фамилии госпожи Омаэ и госпожи Тадокоро, взяла их в квадратные скобки и соединила стрелками с названием «Звезды бейсбола», хотя, по правде сказать, не знала, должна ли записывать сведения такого рода. По словам госпожи Омаэ, она уже предупредила госпожу Тадокоро, что я хожу по округе и меняю плакаты, и я поблагодарила ее.
Потом госпожа Омаэ сама позвонила в дверь Тадокоро, и хозяйка сразу же вышла. Она была при полном макияже, вероятно, в связи с утренними делами, но длинные волосы успела распустить и переоделась в серую меланжевую толстовку. Лицо у нее было слегка удрученным, но при виде госпожи Омаэ она просияла и приветственно поклонилась.
– Это она разносит плакаты, – сообщила госпожа Омаэ, указывая на меня, а я улыбнулась и низко поклонилась. Разительно отличаясь от миниатюрной госпожи Омаэ, госпожа Тадокоро была довольно рослой. Мне с моим ростом сто шестьдесят сантиметров пришлось поднимать голову, разговаривая с ней, значит, ее рост был не меньше ста семидесяти.