Работа на лето
Шрифт:
— Это не твои слова, — сказал Вячеслав Петрович потрясённо.
— Не мои, — согласился Генка. — Я так не умею, я же… дитя. Но мысли — мои, поверьте. Ваши нынешние герои — слюнтяи. Сказочка для самых маленьких, розовый сон. Мне кажется, прежние ваши же герои нынешним руки бы не подали… А идеи, которые вы исповедуете, опасны не для власти, не для армии. Они Россию губят. То, что от неё осталось. И между этой гибелью и нами — и вами тоже! — стоит только армия. И вообще те, кто верит, что за флаг можно умереть. Они и на гражданке есть, просто там они рассеяны среди… массы… — Генка вдруг улыбнулся и предложил: — Хотите я вам стихотворение прочитаю? Это вообщето песня, но гитары нет.
— А ты сможешь под гитару? — спросил Кропилин. — Он смотрел как-то странно — без обиды и с жалостью. — У меня есть.
— Ну… — Генка замялся. — Давайте… Только я плохо пою. И играю не очень хорошо. Так. Тренькаю.
Вячеслав Петрович принёс из соседней комнаты чехол коричневой кожи, раздёрнул «молнию» и достал гитару чёрного лака. Генка положил ногу на ногу, устроил инструмент и, даже не пытаясь его настроить, объявил:
— Очень личное в войне. Слова Розенбаума, музыки нету… Вот.
Вряд ли стоит мне вам объяснять,Что такое для меня и для моих друзейВойна. Всё равно не сможете понять,Если не испита чаша полная еёДо дна…— мальчишка подыгрывал себе, склонив голову на бок и глядя в пол, стараясь петь "под Розенбаума", но съезжая на свой собственный дискант, только чуть приглушённый:
— Вряд ли стоит мне вас укорятьВ том, что пальцем своим чистым тычете всех насВ дерьмо. Никогда не сможете понять,Что такое заходить живымК убитому домой. Вряд ли стоит мне вам предлагатьНе смотреть с усмешкой на одетый парнем домаКамуфляж. Никогда не сможете понять,Как горит, идя к земле свечою, ИЛ,В котором дембеля. Вряд ли стоит протирать лады,Чтоб вы поняли жару, в которую с умаСбежалОтгонявший от отравленной водыОгнемётом своих собственных солдатСержант! — Генка мотнулся, ударил по струнам… — Крикну братьям Мёртвым или живым:"Братья, хватит! Это были не мы!!!Братья, хватит! Это были не мы… "Вряд ли стоит говорить о том,Что вам кажется таким неблагородным делом Месть!Но попробуйте сдержать свой стон Заглянуть в ведро с кусками друга И простить суметь… Вряд ли стоит мне просить за тех,Кто по вашей милости у БогаПолучил отказ. Никогда вам не понять тех стен,На которых по ночам бессоннымПлачут сотни глаз…— Вячеслав Петрович слушал молча, откинувшись на спинку кресла и глядя на мальчишку немигающими глазами. А Генка пел:
— Вряд ли стоит мне вас убеждать,Что неправильно живёте — во грехе живётеВы!Всё равно не сможете понять,Как порой приятно перед боемПокурить "травы". Крикну братьям Мёртвым или живым:"Братья, хватит! Это были не мы!!!Братья, хватит! Это были не мы… "И вряд ли кемто мне права даныВ этой песне рассказать всё то,Что знаю только я. Никогда вам не понять луны Той, что смотрит мне в лицоИз кровью сытогоручья… Вот и вся песня…— Генка взглянул на писателя и вдруг смутился. — Вы извините… пожалуйста. Но мне просто обидно. Вы такой хороший человек… и умный… но… но такой глупый… Ой! Извините… Я ведь, повашему, тоже отрицательный герой. Типа Пташки из "Полян, где танцуют скворешни", только мелкий. Пока.
— Ты и это читал? — усмехнулся писатель, принимая гитару.
— Я говорил, я много читаю…
— Мда, — Кропилин погладил пальцами гриф и непонятно сказал:
— Конференция четырёх держав. (1) — Но ты всётаки не считаешь меня совсем уж бездарным?
— Я?! — Генка вытаращил глаза. — Да что вы… Правда, вы, помоему, гений. Ну а как распоряжаться своим талантом — каждый ведь сам решает.
Теперь уже вытаращился сам Кропилин. И захохотал — так, что заколыхался живот, искренне и весело. Генка растерянно улыбался, потом тоже начал смеяться. И всё ещё смеялся, когда писатель сказал серьёзно:
— Да, ты много читаешь… Ну а какая моя книга тебе больше всего нравится? Назови, для меня это очень важно.
Генка честно задумался. Потом решительно сказал:
— "Мальчишка с клинком. "
— Ого, — Кропилин покачал головой. — Но она же совсем старая.
— Ну и что? — Генка пожал плечами. — Она про вечное.
— Погоди, я сейчас, — Вячеслав Петрович грузно поднялся и вышел, унося гитару в соседнюю комнату. Он вернулся минуты через неся в руке тоже свежеизданную книжку и ручку. — У меня с собой как раз есть экземпляр, я встречался со школьниками в Новгороде по дороге сюда… — он раскрыл первый форзац и спросил: — Тебя как зовут? — Генка замялся. — Ну и ладно… — черкнув несколько строк, он протянул книгу мальчишке. — Держи. Дарю.
1. Писатель имеет в виду один из рассказов Дж. Р. Киплинга. Фабула рассказа — случайная встреча в гостиничном номере прославленного писателя — сноба и пацифиста — с четырьмя юношами, офицерами английских колониальных войск, в ходе разговора с которыми писатель проникается уважением и даже завистью к отважным и прямым "людям дела", которых раньше сожалеюще презирал.
Чёрной гелевой пастой на белом листе было написано:
Мальчишке с "береттой"
от хорошего глупого человека
В. П. Кропилина
как ни странно, с наилучшими пожеланиями.
И — размашистая подпись.
— Спасибо, — стеснённо сказал Генка.
— Давайка займёмся твоей ногой, наконец, — предложил писатель.
НОЧЬ НА ИВАНОВ ДЕНЬ. САМ ДЕНЬ. И НОЧЬ ПОСЛЕ.
— Давайка займёмся твоей ногой, — сказал врач, мягким нажимом укладывая Генку на кушетку. Клеёнка была холодной. Диман стоял возле дверей и смотрел на Генку непонятно. — Так. Красиво, — оценил врач довольно спокойно. — Подрался?
— Подрался, — замогильным голосом ответил Генка, пряча глаза от Димана.
— Бывает, — согласился врач и предложил: — Нука, закрой глаза и расслабься… А вы, Дмитрий, сию секунду покиньте помещение и ждите снаружи…
… —Давай рассказывай, — приказал Диман, легонько нахлёстывая запряжённого в беговушку коня. Генка, рассматривая колено под закатанной штаниной — оно приобрело почти нормальный цвет и форму — задумчиво сказал:
— Как он это делает?
— Это довольно просто, — нетерпеливо сказал Диман. — Так что там случилось?