Работорговцы. Русь измочаленная

Гаврюченков Юрий Федорович

«Медвежат» унесло неизвестно куда, и, возможно, они все сгинули, захлебнувшись в моче по пути к озеру или в самом озере. Во всяком случае, назад никто не выбрался.

Собрав лошадей, насчитали шесть голов трофейных. Горячий конь, перекусивший удила, умчался невесть куда, предпочтя свободу службе в армии. Кляня предательскую скотину, воины связали поводья и погнали быстрым шагом мимо хутора к Торжковскому тракту. Щавель оседлал серую тонкокостную кобылку, не так заморенную, как другие селигерские лошади, и ехал впереди, чтобы первым заметить врага и сразу решить, прорываться либо отступать и прятаться. Лук он держал наготове, сожалея, что норовистый конь унёс на себе тул с запасными стрелами. В колчане

осталось девять штук самодельных, включая заветную чёрную стрелу, которую Щавель берёг на самый крайний случай. Хватит для короткого боя. Потом придётся полагаться на осадный лук Жёлудя, да ещё на дроты, которых сохранилось по паре в седельных кобурах «медвежат». В сложившейся ситуации Щавель крепко пожалел, что не прихватил из дома «калаш», и решил при первом удобном случае обзавестись нарезным огнестрелом, благо всё дальше удалялись от владений светлейшего князя с его параноидальными запретами.

Выйдя на большую дорогу, повернули налево, к просёлку и деревушке Поршинец. Усталые кони шли неохотно, до Лихославля доплелись за два часа.

Московский караван нашёл приют на постоялом дворе «Петя и волк» у въезда в город. Заведение, хоть и приметное, располагалось в унылом месте. Напротив было кладбище, по другую сторону раскинул свои пруды и сараи льнозавод. Оттого и не побрезговал хозяин столичными гостями. Двор заполнили возы с мешками и ящиками, между телег сновали тверские китайцы, был даже мутант, но манагеров охотники, как ни старались, не высмотрели. Проехали дальше по Лихославльской и на углу улицы Афанасьева повстречали поддатого Филиппа.

— Рад вас лицезреть во здравии и благополучии, — раскланялся он вполне душевно. — Милости прошу под новую крышу, мы перебрались поближе к больнице.

— Скворец где? — не стал тратить лишних слов Щавель.

— Все целы, все прибыли, все там, — указал бард на распивочное заведение с вполне ингрийским названием «Эльф и Петров», к которому примыкал большой полукаменный постоялый двор.

Новое место порекомендовал новгородцам сам городничий. Карп, принявший на себя руководство, доставил лежачих раненых в больницу и разместил остаток войска подальше от разорённого хозяйства. Сам знатный рабовладелец был угрюм, раздутую рожу его заклеивал здоровенный медовый пластырь блевотного жёлтого цвета, с ладонь величиною. Карп проследил, чтобы командиру и его людям досталась хорошая комната, и провёл задним проходом в кабак, где вовсю ели и пили ратники с раболовами и всякие захожие гости.

— Кого я вижу! — вскочил Лузга. — Как поохотился, старый?

— Минус шесть. — Дружинники раздвинулись, и Щавель уселся за длинный стол напротив Сверчка. — Смыли… волной. Хочу знать, что тут без нас творилось, — обратился он к ратникам.

— У нас ещё плюс минус два, — похвастался Скво рец. — Вона, пистоль двуствольный захватили со всем припасом. Лузга, покажи.

Оружейный мастер пустил по столу увесистый кремнёвый пистолет с красивыми коваными курками и латунной фурнитурой. Оружие старой работы и, несомненно, заслуженное.

— Лузга сотника завалил, — Скворец предъявил нагрудный жетон с регалиями Озёрного Края.

— Молодцы, не оплошали, — Щавель повертел пистоль, секунду колебался, не оставить ли себе, но потом решил не полагаться на медлительное и ненадёжное кремнёвое оружие. Из лука стрелять было не в пример быстрее и попадать легче. Если брать, то нормальное, работающее с патрона или хотя бы капсюльное.

— Хорошо смеётся тот, кто стреляет первым! — оскалился Лузга, принимая трофей обратно. — У меня уж совсем запас патронов на исходе был… Ну, те, что у ростовщика Едропумеда в заначке нашлись, — подмигнул он так скабрёзно, что даже праведнику, занеси его нелёгкая в кабак, вмиг всё стало бы ясно.

Жёлудь принёс корчажку пива, Скворец потеснился,

давая ему место рядом с отцом. Михан устроился среди не ходивших в бой ратников, напустил многозначительного молчания, но глотнул бражки и вскоре принялся что-то оживлённо втирать им, живописуя сегодняшние подвиги.

Под застольные разговоры сготовилась еда и, обильно орошённая напитками, улеглась в животе. С селигерской темы перешли к местным новостям. Поутру видели в окрестностях Даздраперму Бандурину. Толстая мужеподобная тётка, всё, как рассказывают легенды. Откусила голову коту и прыгнула в Лихославльское озеро! Прибыл караван, шедший от самой Москвы и Солнечногорска через Клин и Тверь. По пути караван прирастал купеческими обозами, чтоб всем вместе не страшно было, да возле Тверцы подвергся нападению вехобитов. Наглые разбойники налетели с невиданной лихостью. Их отбили, благодаря нанятой охране и отчаянным торговцам китайского племени, за копеечный товар готовым сложить буйну голову. Вехобиты успели утащить с возов что было плохо привязано и, главное, украли всех гусей! Уволокли к себе на Васильевский Мох для срамных и непотребных целей, как у них, у вехобитов, заведено. В «Пете и волке» по случаю принятия москвичей сразу взлетели цены. Оборотистый хозяин не погнушался предоставить кров, но сделал надбавку за позор. Многие из каравана, кто был происхождением чист, разошлись искать съестно-выпивательные заведения подешевле.

— Независимый эксперт раб Антошка так прокомментировал тенденции зернового рынка… — донёсся от входа в кабак противный девичий дискант.

Щавель обернулся. За маленьким столом возле дверей сидела необычная троица. Лесной мужик с рылом как копчёное мясо, скрюченный, немыслимо худой гад в чёрной одежде и осанистая крепкая девка на вид семнадцати годов. По столу ползал нетопырь, волоча рваное крыло, скрипел, терзал огрызок хряща, но не это было самое удивительное. Девка, совершенно не стесняясь честных людей, читала вслух своим спутникам газету «Московская правда».

— О как!

Щавель выбрался из-за стола, приблизился к мутной троице, но дорогу загородил рослый жилистый мужик. На плечо ему проворно взобрался по одежде нетопырь. Устроился поудобнее, склонил голову к уху мужика, будто принюхивался.

— Чего тебе?

Волосы у мужика были завиты в косы. Из вязаной жилетки, украшенной пёстрыми шнурками и костяными бляшками, торчал клочками пух вплетённых в пряжу серых совиных перьев. Два лесных человека сошлись в кабацкой пьяной тёрке, и у каждого с собой был финский нож. Мужик был выше Щавеля на две головы, шире в плечах и зырил с угрюмостью беглого каторжника.

— Я Щавель из Тихвина. А ты кто таков?

— Удав Отморозок, — представился мужик с таким апломбом, словно был полупокером самого Трахтенберга.

— Из Москвы приехали? — поинтересовался Щавель, кивая ему за спину. — Смотрю, новости столичные читаете.

Нетопырь на плече заёрзал.

— Шёл бы ты отсюдова, добрый человек, — буркнул мужик, помедлив, будто прислушивался.

— Ты это мне, гузнотёр? — бесстрастно осведомился Щавель и попал в точку, потому что вертикальные шрамы на щеках каторжника налились кровью.

— Ты кого афедрилой назвал? — дыбанул он.

— Тебя, — ответил Щавель, — а ты не мурчи, контаченым не положено.

Относительно того, что было дальше, кабачные завсегдатаи расходились во мнениях. Кто-то божился, будто Удав Отморозок как по волшебству обернулся раком. Другие утверждали, что он достал военный билет и доказал свою причастность к спецназу ГРУ. На самом деле он ни сделал ни того, ни другого, но не в том суть. Сердито дёрнув плечом в ответ на злобную тираду яростно пищащего нетопыря, каторжный петух принял стойку «Батяня-комбат обтекает на совещании» тайного искусства волнового боя кир-канкан.