Рабство и данничество у восточных славян

Фроянов Игорь Яковлевич

Исследователь старался найти новые подтверждения своим предположениям, когда снова обращался к статье 1 Краткой Правды. Так, он привлек внимание к известной речи Ярослава, произнесенной им на вече после избиения новгородцев «на Рокоме». Князь, по словам А. А. Зимина, якобы говорил, что «даже золотом он не может заменить убитых новгородцев ("не топерво ми их златом окупите"). Речь в данном случае идет о том, что за совершенные им убийства Ярослав откупился золотом, но, с горечью замечает он, никакое золото не заменит людей, необходимых для походов. Этот летописный текст помогает разобраться во вставке к ст.1 Кр. Пр., которую уже многие исследователи относили к эпохе Ярослава: "аще изъгои будеть, либо Словении, то 40 гривен положити за нь". Согласно этому постановлению, пеней каралось убийство не только дружинников, но и любого изгоя (не члена общины) или словенина (новгородца-общинника). Идя навстречу требованиям новгородцев оградить их жизнь от произвола дружины, Ярослав провозглашает, что теперь (конечно - при отсутствии мстителей) сорокагривенным штрафм каралось убийство не только русин-дружинников, но и славян и изгоев. Ранее дружина злоупотребляла своей почти

полной безответственностью... Новгородцыи требовали ответственности убийц не только перед семьей, но и перед князем. Это требование и было удовлетворено Ярославом».⁴⁹² По-старому для А. А. Зимина существенным доказательством служило употребление во вставке союза «аще»: «Вставочный характер слов "аще будет изгой любо Словении" как бы подчеркивается неожиданным союзом "аще", прерывающим перечисление "любо.. .любо"».⁴⁹³

Довольно сложную работу по части вставок в статью 1 Древнейшей Правды воспроизводит Л. В. Черепнин. Конец ее текста историк вмещает в слова «аще не бу-еть кто мьстя, то 40 гривен за голову; аще будеть русин, любо гридин, любо купчина, любо ябетник, любо мечник, аще изъгои будеть, любо Словении, то 40 гривен положити за нь». По мнению Л. В. Черепнина, «вторичное указание на 40 гривен, лишь подкрепляющее то, что было сказано по этому поводу в первый раз, дает основание считать фразу со слов "аще будеть русин..." до слов "...любо Словении" вставочным текстом. При этом можно предположить, что вставка была сделана в два приема. Первоначально было сказано, что постановление ст.1 распространяется как на выходцев из Киевской Руси, так и на новгородцев: "аще будеть русин... любо Словении". Затем указание на территориально-этническую принадлежность убитых было дополнено перечнем тех социальных разрядов, к которым они могли быть причислены. Так в тексте появились термины, обозначающие различных княжеских (киевских), а может быть, и местных новгородских дружинников ("гридин", "ябетник", "мечник"), купцов ("купчина")».⁴⁹⁴ Что касается упоминания изгоя, то «оно, очевидно, отсутствовало и во второй вставке и появилось в тексте не в 1016 г., а позже. Такой вывод можно сделать прежде всего на основе наблюдений за построением статьи в ее первоначальном виде и за конструкцией вставок в нее.

Первая вставка построена по принципу "аще" — "любо" ("аще... русин... любо словенин"). Вторая — рядом союзов "любо" дифференцирует понятия "русин" и "словенин". Возвращение к союзу "аще" перед словом "изгой" позволяет думать, что перед нами новое напластование, легшее на текст после обеих вставок, сделанных в 1016 г.».⁴⁹⁵

Последнее соображение Л. В. Черепнина насчет изгоя как «новом напластовании» на текст 1 статьи Древнейшей Правды, по убеждению М. Б. Свердлова, «не подтверждается ввиду одинаковой структуры дополнительного текста».⁴⁹⁶ И все же, по М. Б. Свердлову, «отчетливо выделяемые группы лиц, вероятно, были приписаны к первоначальному тексту статьи».⁴⁹⁷ Осторожность, с какой выражается автор, выдает его неуверенность в приписке «отчетливо выделенных групп лиц». И для такой неуверенности есть серьезные основания. В самом деле, на чем построены предположения о вставках в статью 1 Правды Ярослава?

Упомянутые нами исследователи в своих догадках опираются в основном на употребление в тексте статьи союзов «аще» и «любо», играя ими, как заблагорассудится. Вторичное упоминание 40 гривен — еще один аргумент в их руках. Наконец, в качестве доказательства привлекается фрагмент известной речи князя Ярослава на новгородском вече по записи в Новгородской Первой летописи младшего извода. Вот, собственно, и все, чем "богаты" открыватели «прибавлений» к 1 статье Древнейшей Правды. Скажем прямо: запас фактов весьма и весьма скромный, если не убогий. К тому же эти факты не столь однозначны, как может показаться при первом взгляде.

Сам по себе союз «аще», неоднократно фигурирующий в статье 1 Правды Ярослава, не является бесспорным свидетельством дополнений к ней. Этот союз мог быть употреблен в одно время одним и тем же лицом, под пера которого вышла данная статья. В плане речевой практики той поры здесь нет ничего необычного и невозможного.⁴⁹⁸

Вторичное указание на 40 гривен в самом конце статЬи нельзя считать небрежным или неуклюжим повтором того, что «было сказано по этому поводу в первый раз», как полагали Л.В.Черепнин и М.Н.Тихомиров. «В первый раз» 40 гривен фигурируют в связи с местью в альтернативном варианте.⁴⁹⁹ Во второй раз 40 гривен устанавливаются не в качестве замены мести, а как единственное наказание за убийство определенных лиц, находившихся под защитой княжеской власти, в отличие от тех, чью жизнь оберегал родственный союз. Следовательно, перед нами разные казусы, хотя и с одинаковой денежной компенсацией. Повтор-ошибка, повтор-описка тут не просматриваются. Значит, и нет причин во вторичном указании на 40 гривен видеть внешний признак вставки.

Не оправдывают надежд сторонников идеи «прибавлений» к статье 1 Древнейшей Правды и слова Ярослава Мудрого: «Любимая моя и честная дружина, юже вы исекох вчера в безумии моем, не топерво ми их златом окупите».⁵⁰⁰ Эти слова А. А. Зимин, как мы знаем, понял так, что за совершенные убийства «Ярослав откупился золотом», хотя, по признанию князя, «никакое золото не заменит людей, необходимых для походов».⁵⁰¹ По мнению А. А. Зимина, как уже отмечалось, приведенный отрывок из речи Ярослава помогает разобраться во вставке, гласящей: «аще изъгои будеть, либо Словении, то 40 гривен положити за нь».⁵⁰² Однако предлагаемое А. А. Зиминым понимание летописного текста отнюдь не обязательно. В исторической литературе есть другие примеры его прочтения. По Н. М. Карамзину, Ярослав говорил на вече: «Вчера умертвил я безрассудный верных слуг своих; теперь хотел

бы купить их всем золотом казны моей».⁵⁰³ С. М. Соловьев предлагает несколько иной перевод: «Ах, любимая моя дружина, что вчера избил, а нынче была бы надобна, золотом бы купил».⁵⁰⁴ Историк далее пишет: «Ярослав жалеет не о том, что перебил новгородцев, но о том только, что этим убийством отнял у себя воинов, которые в настоящих обстоятельствах были ему очень нужны... ».⁵⁰⁵ Ни у Н. М. Карамзина, ни у С. М. Соловьева, князь Ярослав, как видим, золотом не откупается. Золото у них фигурирует как средство купли (найма) дружины. Не дает оснований говорить об откупе и сам летописный текст. Присмотримся к нему внимательнее и постараемся уяснить, что означало в устах Ярослава слово «окупите».

В древнерусском языке «окупити» означало не только выкупить, но и собрать.⁵⁰⁶ Похоже, Ярослав выразился во втором значении. На это указывает Новгородская летопись, где находим слово «оукупати»: «О, любимаа моа дружина, юже вчера избих в безумьи моем, то топерво ми их златом оукупати, а ныне надобни».⁵⁰⁷ В древности «укупити» имело смысл совокупить, собрать, составить.⁵⁰⁸ Весьма существенно и то, что в Новгородской Первой летописи, которой пользовался А. А. Зимин, интересующая нас фраза, произнесенная Ярославом, начинается с отрицательной частицы «не», которая относится не только к ближайшему «топерво», но и к последнему «окупите», придавая обозначаемому им действию отрицательный смысл. Учитывал эту языковую особенность, А. А. Зимин должен был бы отрицать факт откупа золотом со стороны Ярослава, что сделало бы его перевод вообще несуразным. Вот почему слова князя надо понимать по-другому: «Любимая моя и честная дружина, что избил вчера в безумии моем, не собрать их (ее) теперь золотом». Перед нами своеобразное восхваление дружины, смешанное с горечью ее утраты, восхваление, весьма созвучное понятиям времени. Вспомним отца Ярослава, князя Владимира, проникновенно говорившего о дружине: «Сребром и златом налести не имам дружине, а дружиною налезу злато и сребро, якоже дед мои и отець мои доискашеся злата и сребра дружиною».⁵⁰⁹ Вспомним сына Ярослава, князя Святослава, который однажды похвалялся богатством своим перед послами «из немець». Послы, «видевше бещисленое множьство, злато, и сребро, и поволоки», сказали: «Се ни въ что же есть, се бо лежить мертво. Сего суть кметье луче. Мужи бо ся доищють и болши сего».⁵¹⁰ В словах немецких послов скрыта позиция самого летописца, что с полной очевидностью явствует из его библейской ремарки к ним: «Сице ся похвали Иезекий, цесарь июдейск, к послам цесаря асурийска, его же взята быша в Вавилон: тако и по сего смерти все именье расыпася разно».⁵¹¹ Та же позиция отразилась и в проникнутом иронией рассказе летописца о том, как другой Ярославич, князь Изяслав, изгнанный из Киева братьями Святославом и Всеволодом, «иде в ляхы с именьем многым, глаголя, яко "Сим налезу вой". Его же взяша ляхове e него, показавше путь от себе».⁵¹² Все это убеждает в необходимости воспринимать фрагмент из вечевой речи Ярослава о дружине и золоте в аналогичном смысловом Русле.

Таким образом, рушится последний аргумент тех, кто склонен подозревать в 1 статье Правды Ярослава наличие «прибавлений», которые легли дополнительным слоем на первоначальный ее текст.

На наш взгляд, эта статья была составлена одновременно в том виде, в каком она читается сейчас, будучи откликом князя как законодателя на глубокие социальные изменения, произошедшие в конце Х-начале XI столетия в Древней Руси, связанные с "распадом родоплеменного строя и образованием новой общественной организации, возводимой на общинно-территориальных началах. В условиях кризиса кровных союзов появились лица, лишенные защиты родичей. Среди них оказались и изгои. Князь, выступающий в роли правителя, обязанного заботиться о безопасности и благополучии подчиненного ему люда, о внутреннем мире и «наряде» в обществе, должен был взять на себя попечение о них Он выполнил возложенные на него как местного власти теля обязанности и ввел изгоев под кров своего княжого права. При этом он исходил из интересов общества, а не из вожделений землевладельца и собственника, как пытаются представить некоторые весьма почтенные исследователи.

Так, согласно А. Е. Преснякову, изгой, поставленный неблагоприятными для него обстоятельствами вне закона, благодаря опеке князя входил «снова в правовой союз. Рядом с этой стороной дела стояла другая, экономическая необходимость искать обеспечения и приложения своему труду». Княжеское землевладение давало выход «элементам населения, выбитым судьбою из обычного строя и уклада народной жизни. Это выход в состав особого социального союза "княжих людей, стоящего вне народной общины и тесно сплоченного связями покровительства и зависимости, труда и обеспечения в чужом крупном хозяйстве». А. Е. Пресняков рассматривает этот союз как выпадающий из «общегосударственного союза членов племени и построенный на совершенно иной основе».⁵¹³

Еще более прямолинейно высказывался С. В. Юшков: «И вот все эти-то изгои - недавно полноправные члены общин — и стали пользоваться специальной княжеской защитой потому, что каждый из них представлял рабочую силу для княжеских сел».⁵¹⁴

Мы совершенно иначе оцениваем попечение князя. В частности Ярослава, относительно изгоев. Защищая изгоев, он выполнял одну из общественно-полезных функций, возложенных на него в качестве властителя. Делая изгоя субъектом княжого права, дополняющего и развивающего обычное право, он возвращал потерявшего связь с обществом индивида в «общегосударственный союз членов племени», восстанавливая его полноправие как свободного. Вот почему изгой в статье 1 Древнейшей Правды — свободный человек, жизнь которого защищена 40 гривенной платой, как и жизнь других свободных людей.