Рабы
Шрифт:
Еще не забрезжил осенний день, еще в прозрачной синеве неба поблескивали звезды, еще воробьи не вылетали из гнезд, еще куры не спускались с деревьев, а дети уже проснулись.
Детвора, обычно безмятежно спавшая до завтрака, сегодня помогала матерям в их сборах, чтобы скорее отправиться в сад.
Семилетний Рахимдад, проснувшийся позже всех, упрекал свою мать:
— Ты почему не разбудила? Из-за тебя я проспал! Он будил свою трехлетнюю сестренку Зебу:
— Вставай скорей! Я тебе поймаю воробышка.
А Зеба, не открывая глаз, потянулась.
— Сейчас. Еще минуточку. Сейчас! Сборы закончились.
Жена Хасана Зулейха привязала своего грудного сына за спиной, а трехлетнюю дочку Хадичу взяла на руки. Жена Хусейна, попавшего в прошлом году в плен, взяла на руки трехлетнюю Зебу, а Рахимдад сам, впереди всех, побежал на улицу.
Оставив дом с имуществом на попечение Хасановой тещи, еще до восхода солнца все вышли в путь.
Хасан, заткнув за пояс старинную саблю, а кремневое ружье вскинув на плечо, пошел впереди.
Путь был недалек. И хотя из-за детей шли медленно, через час уже пришли в сад и принялись за работу.
Рахимдада, который шел в сад, чтобы поймать воробья, мать тоже заставила работать.
— Сынок! — сказала она Рахимдаду. — При твоем отце мы были спокойны. Вместе со своим братом он делал всякую работу. А когда все они попали в плен, твой старший дядя выбился из сил. Все приходится делать ему одному. Если мы ему не поможем, он скоро устанет, и мы все останемся без кормильца. Теперь работай ты за своего отца.
Рана взяла корзину и влезла на дерево, на подрезанную сухую ветку повесила корзину и принялась собирать сливы.
Рана не слушала и не слышала, как просилась к ней маленькая Зеба.
— Ты собирай и складывай в коробку все до единой осыпавшиеся сливы! — приказала она сыну. Маленькая Зеба тоже трудилась.
Остальные женщины на деревьях и под деревьями собирали сливы и с грустью вспоминали тех, кто в прошлом году попал в плен, собирая здесь, с этих же деревьев, такие же вот тяжелые, сочные, спелые сливы. С молитвой на устах они обращались к богу и Шахимардану [19] сохранить от беды оставшихся.
19
Шахимардан — дословно «царь мужей», так назван Али — четвертый преемник пророка Мухаммеда и его зять.
Хасан здесь, в саду, перед лицом пустыни, приуныл. Он увидел, как легко появиться разбойникам из-за любого песчаного холма, с любой стороны, отовсюду.
И хотя он не высказывал своих тяжких мыслей ни женщинам, ни девушкам, сам он думал лишь об одном — о таком близком, возможном, неотвратимом несчастье и ломал голову над тем, как его предотвратить.
«В минувшем году я оплошал: когда собрались мы в саду собирать урожай, надо было мне почаще выглядывать из сада, присматриваться к пустыне, — не видать ли врагов. Сам виноват: нам с
С этими мыслями вышел Хасан из сада, пошел в соседний сад, поговорил с соседями, работавшими там. С ними обсудил он, как отразить врага, если враг все же появится, — враг, вся сила которого во внезапном, неожиданном набеге.
— Если мы струсим, растеряемся, все попадем в плен. Я так советую: всем надо броситься на помощь тому, кто кричит о помощи. Объединившись, мы, мужчины, преградим путь врагу и дадим возможность убежать и спастись женщинам, девушкам и детям.
Он воодушевился:
— Если мы вместе окажем сопротивление, то хотя и не спасемся, но и умрем не все, и в плен не все попадем. А порознь никто не отобьется. Поодиночке пропадем все.
— Надо поочередно выходить и наблюдать за пустыней! — предложил сосед. — Дозорный увидит людей в пустыне, прибежит и скажет всем.
— Слава богу, у каждого есть что-нибудь вроде сабли. Меч, кинжал, нож найдется у каждого. Мы постоим за себя! — сказал кто-то.
— А у Хасана есть ружье. Он один может сбить с седла нескольких туркменов, пока они успеют ускакать, — добавил другой.
Укрепив подставку ружья на песке, Хасан, целясь в воображаемого врага, ответил:
— Сегодня наблюдать выйду я. В другие дни будут выходить другие.
И, взяв тяжелое ружье на плечо, помолившись, он ушел от соседей в пески.
Хасан обошел и осмотрел все низины, впадины, все укромные места в окрестных песках.
Все вокруг было пусто, спокойно.
Он поднялся на высокий бугор и осмотрелся. Нигде не было никаких человеческих следов, ничто не предвещало появления туркменов.
Со спокойным сердцем, глубоко и облегченно вздохнув, он лег на землю.
Несколько времени спустя он снова осмотрел все вокруг. И снова все было спокойно.
Тянулись песчаные холмы, подернутые неподвижной, застывшей рябью, изредка прошмыгивала ящерица или кое-где на склоне холма вставали столбиками дозорные суслики. Нигде не поднималась пыль.
Так он вставал, ложился, вставал и опять наблюдал за пустыней.
Все было тихо.
Сердце Хасана успокоилось. Страх постепенно угас. А чем больше затухал страх, тем самонадеяннее становился Хасан, и, наконец, показался он себе столь сильным и храбрым, что ему представилась пустяком победа даже над десятком врагов.
Теперь Хасан уже сожалел, что вышел сюда, досадовал на утренний страх и, вспомнив о нем, посмеялся над собой.
Теперь он уже меньше наблюдал за пустыней, больше лежал и спал.
Вдруг ему почудилась какая-то мелькнувшая по краю бугра тень. Она тотчас исчезла. Это бросило Хасана в дрожь. Сердце его неистово забилось. Он услышал стук своего сердца и вспотел.
— Жаль! — сказал он. — Я попал в плен, не успев ничего сделать. Это уж ладно, что сам я попал в плен, — скверно, что я не помог убежать детям.