Рацухизация
Шрифт:
Кислоты нужно по весу в два раза больше, чем известкового мыла, процесс идет опять-таки в кипящем чане, при помешивании, 3–4 часа. Опять: «ждите отстоя». В результате содержимое раскладывается на три фракции — снизу немного гипса, в середине вода с гипсом, а сверху — получается… стеарин!
Или кто-то думал, что я запросто так… вот в этом во всём… в сале и уксусе, в запахе и в жаре… Нет, не просто! Но — не сразу.
Снова снятую накипь прессуем в мешках из мешковины. Чтобы выжать темную олеиновую кислоту. Получаются отжатые бруски стеарина. Из него уже можно делать свечи.
Скачок качества — по глазам бьёт! Но лучше всего сказал Фарадей:
«Сравните блеск золота и серебра и еще большую яркость драгоценных камней — рубина и алмаза, — но ни то, ни другое не сравнится с сиянием и красотой пламени. И действительно, какой алмаз может светить как пламя? Ведь вечером и ночью алмаз обязан своим сверканием именно тому пламени, которое его освещает. Пламя светит в темноте, а блеск, заключенный в алмазе, — ничто, пока его не осветит пламя, и тогда алмаз снова засверкает. Только свеча светит сама по себе и сама для себя или для тех, кто ее изготовил».
Вот такие «алмазы» начали произрастать в моём хозяйстве в немалом количестве.
Глава 285
Я освободил Домну от полутонны ненужного уксуса. Из этих… жидких отходов — получил где-то 200 кг стеарина. В конечно счёте — 2000 свечек. Мы делали довольно большие — «четвериковые» свечи. Которых на фунт — 4 штуки.
На самом деле — они все были разные. 20 разных партий. И по деталям технологии изготовления стеарина, и по фитилям. Одни — чуть хуже, другие — чуть лучше. Но это ж не сальные свечки! Совсем нет.
Некоторое время я просто наслаждался. Входишь в дом, а там… Вот оно! Моё… произведение. Горит — чисто, светит — ярко, пахнет… — не пахнет.
Потом начал хвастаться: Акиму десяточком поклонился. Марьяше пяток на Новый год подкинул. Типа: чтобы сестрица-красавица — глаза за рукодельем не портила. Ближникам своим, Трифе — в первую очередь — она много времени с книгами да с берестами проводит…
Тут меня поймала Домна:
— Ты… эта… люди бают… свечи какие-то… дай попробовать.
— Домна… Да я ж думал — ты после той лампы… всякие игры мои с огнём…
— И чего? Ты их с моего уксуса делал. А я в поварне дерьма какого — не держу. Ежели не изгадил — свечи должны быть… гожии. Давай.
Теперь мои свечки распространились и в места общественного пользования: поварню, пральню, баню, училище… Горшеня довольно быстро сварганил кучу разных глиняных подсвечников. Некоторые были довольно забавны: трёхглавый, воющий на луну, князь-волк довольно долго стоял на моём столе. А двусвечник «девушка с коромыслом» фотографически напоминал Елицу. Э-эх… как-то она там…
Ещё больше я был удивлён, когда Хохрякович, пообщавшись с очередной группой прохожих купцов, сдавленно выдохнул:
— Они… эта… свечей хотят. Всех.
— Погоди. А как же… Иваново братство… монополия… свечки-то… не такие…
— А им — пофиг!
«Жизнь многих людей в России была бы совершенно невыносима, если бы не повсеместное неисполнение законов». И это — правда!
Хотя… не надо абсолютизировать беззаконие. Даже в России. Иваново братство работает с воском и восковыми свечами. Стеариновые свечи, как и сальные, под монополию не подпадают.
Было начало марта, последние гужевые обозы спешили добраться до своих мест до ледохода. В вотчине сошлись в один момент 4 обоза, десяток купцов. Тут я опять прогресснул нововведение: устроил товарный аукцион. Ещё не Чикагская товарная, совсем не фьючерсы, но…
Мы подсадили «провокатора», купчики оказались азартными… весь лот — пять партий по 80 штук — ушёл аж со свистом. Когда обиженные проигравшие начали выговаривать победителю, какому-то основательному мужичку из Мурома, тот, зажав под бородой рукавицы (положить рядом он не рискнул: люди незнакомые — попятят) загибая пальцы, невнятно, но вполне толково объяснил:
— Горит ярче — раз, вони нет — два, под солнцем не плывёт — три, рук да одежды не марает — четыре, не коптит — пять, диковинка — шесть. Цена против сальной — в шестеро. А я взял — втрое. И хто тут дурень?
После такого разъяснения сразу стало ясно: дурень здесь — я. Что, впрочем, уже привычно.
Большую часть моих новизней люди русские не принимали. Иных и видеть не хотели. Другие же терпели, используя даром, а то и под страхом наказания только. Однако же свечки стеариновые, как и пряслени глиняные пошли по Руси не худо. Но если пряслени шли в четверть, в половину цены волынских, то свечи — в три-пять цен от сальной.
Размышляя над свойствами товаров моих, Русью принятых и непринятых, понял я, что берут не тот товар, который лучше, от которого пользы больше, а тот, который на известный уже — похож. Который новых умений не требует, свойств новых — не имеет. А имеет прежние, но лучше. Или — прежние, но дешевле.
Не принимала «Святая Русь» моих светильников, красок, мыла… Но хорошо брала полотно-паутинку, хоть и сделано оно было уже по-новому — мануфактурно. Брали и воск пчелиный, хотя шёл он не с лесного дупла, а с улеев дощатых возле усадьбы.
Сколь много трудов, хитростей всяких, разговоров да «поклонов» сделано было для продажи «мази колёсной». Об колено ж людей ломали! Застенками пугали. Но вот — пошёл потихоньку уже и купеческий спрос. Не велик прибыток, да уже от их воли. Заставили-распробовали-покупают.
Напрочь не хотели моих «белых печек». Ибо — иные они, об них думать по-иному надо. Но, получив их, обжившись да распробовав, к «чёрным» уже не рвалися.
Размышления сии давали результат грустный: мой главный товар, главная цель здесь — «изба белая» — на «Святой Руси» сбыта не имеет, и иметь — не будет. Надобно сперва — научить, сделать, дать. Вселить, заставить… А уж потом…