Рацухизация
Шрифт:
Аким долго разглядывал себя в начищенной бронзовой тарелке. Мучительно пытался вывернуть глаза, чтобы увидеть свой затылок. Нервничал, обижался. Пока Ольбег не успокоил:
— Деда, а тебе идёт. Ты такой молодой стал! Прямо — жених.
Аким очень смутился, начал отнекиваться. Но, как я понял, статус «прямо — жених», задел его какие-то потаённые струны.
Потом на меня накинулись все старики, которые захотели сменить имидж.
Я помню смущение моего отца, когда мать заставила его закрасить седину. На мой вкус: крашение волос — чисто женское занятие. Для мужчины лучший цвет
Бабы наши тоже попытались дорваться до заветного горшочка. Но им — дали по рукам, а краски — не дали. Объявили непотребством и распутством.
— Дитятям — не надоть. А старухам — не надоть и вовсе!
Вся, слава богу — немногочисленная, «старая гвардия», во главе с Хрысем и конюхом-управителем, потребовала «чёрного радикального цвета». Вскоре проходящие через вотчину купцы поражались количеству жгучих брюнетов с сивыми бородами и бровями. Потом мы и это исправили: я посылал всех местных «шумеров» («черноголовых») к Маре. Она их и дорисовывала.
Формально: никакого прогресса. В смысле — для процветания и благополучия. С другой стороны, разве благополучие не состоит отчасти и в том, чтобы выглядеть так, как индивидую захотелось?
«Пусть голова моя седа Не только грусть мои года Мои года мое богатство».В «Святой Руси», при всеобщей геронтократии — засильи старцев, старейшин, где седая борода — основание для лидерства, пропуск в «высшее общество», «мои года мое богатство» — в прямом смысле. Или — легко капитализируются.
Но общее поветрие, желание выглядеть моложе, даже в ущерб возрастному статусу, мода на крашеных брюнетов пожилого возраста — продолжалось в Рябиновской вотчине несколько месяцев.
Эта, чисто умозрительная, на мой взгляд, проблема пожилых мужчин, их готовность платить за возможность омолодится, хотя бы только внешне и временно, дала мощный эффект позднее — в делах Всеволжских. Там женщины тоже выступали потребителями. Но оттенок «половой солидарности» — мужики же варят! — позволил включить в потребление продукта местных вятших. Конечно, моя краска не обеспечивала столь длительного эффекта и широкого диапазона оттенков, как басма. Но она дёшева и под рукой. А не за тридевять земель, как листья индиго, из которых делают этот серовато-зелёный порошок.
Второе «красочное применение»…
Нет, вы будете смеяться! Задолго до… до вспышки мирового хиппизма, до поздне-советского джинсового бума с политико-культурно-криминальным оттенком, до калифорнийских золотоискателей в синих штанах… Задолго до всего — пришлось создать джинсу.
Обрацухерю всю Россию! Путём общероссийской джинсонизации.
Я — не Лейба Штраус, с его штанами для фермеров из списанной парусины.
И не надо: задолго до Лейбы, в 1300 году, во французском городе Ниме изготовляли полотно serge de Nimes — первый известный прототип культовых штанов конца второго тысячелетия. Экспедиция Колумба открывала Америку под джинсовыми парусами. Лейба шил американские джинсы из конопляной парусины английского и американского флотов, подешевевшей по окончании наполеоновских войн. Красили всю эту посконь — производными индиго.
Обратите внимание: не хлопок — это более поздняя замена. Настоящие джинсы — исконно-посконные. Всю свою историю почти вся Русь ходила в джинсе! Просто — некрашеной! А мы — и не поняли, а мы — как дети…
Рацухерим! И — рацухерачим! За всё детские обиды и переживания, полученные в борьбе с дефицитом штанов этого типа.
Мне сам бог велел: посконь у меня на полях растёт. Осталось сделать строчку, клёпку, лейблу… И — краску. На индиге, как генуэзцы делали… надорвусь. Но, раз уж я заменил басму — своей поташенно-малиновой краской для волос, то не изобрести ли мне берлинскую лазурь? Чисто от изобилия этого поташа. Ну, и от любви к джинсе, конечно.
Как следует из названия, знаменитая берлинская лазурь получена случайно в начале 18 века в Берлине. Красильных дел мастер Дисбах купил у торговца необычный поташ: раствор при добавлении солей железа получался синим. Краска оказалась подходящей для тканей: яркой, устойчивой и недорогой. Рецепт простой: поташ сплавляли с высушенной кровью животных и железными опилками.
Понятно, что мимо такого рецепта я пройти не мог — сварили ведро этой синенькой краски. Сразу стал вопрос о торговой марке: «Рябиновая синь»? «Пердуновская лазурь»? «Голубень угреватая»?
Отлили пару махоньких корчажек. Для отправки в Смоленск Николаю — пусть внимательно посмотрит на потребность рынка в этом продукте.
Потому что я сразу призадумался.
Конечно, голубизация «Всея Святая Руси»… — очень прибыльно. «Мы приголубим всю Россию!» — мечта Бори Моисеева:
«Голубая, голубая, Голубая страна».Но… не знаю, чем красили ткани монголы Чингисхана — «синие монголы», но на Руси другая цветовая гамма: зелёный, коричневый, бурый… Попадается красный. Но синего… практически нет. Пробьёт инновация консерватизм потребителя или как?
Попандопулы могут хихикать и показывать пальцами:
— Экий дурень! Выдумал себе проблему! Дай аборигенам штаны — они их с руками оторвут! Любого цвета.
Отнюдь. Я хочу не — «дать», а — «продать». Если кто не понял — это две большие разницы. Требуется соучастие получателя, его желание, его «кровные».
В Средневековье одежда не только функция — «наготу прикрыть», не только эстетика — «а вот мне так красившее», но и социология. Цвет, крой, материал… — жёстко задаётся стереотипами, традициями.
Достаточно посмотреть любые изображения этой эпохи потоком, и сразу видно: между мозаичной греческой Орантой в Киевской Софии и Рублевским «голубцом» «Троицы» — практически нет полей синего цвета. Проблема — не цветовая, а мировоззренческая.
«Синий и голубой воспринимались в византийском мире как символы трансцендентного мира… Традиционны в этом плане для византийской живописи и синие одежды Христа и Богоматери». «На византийских мозаиках чаще всего использовались синий, пурпурный и золотой цвета».