Ради Елены
Шрифт:
— Его произведения говорят о стремлении писателя провести в жизнь свои утопические воззрения, сержант. Воззрения, поднимающиеся над феодальным обществом и относящиеся ко всему человечеству, а не просто избранной группе индивидов, родившихся под счастливой звездой. Таким образом, его произведения удивительно, небывало революционны. Однако многие критики не желают этого видеть. Их безумно пугает мысль, что драматург шестнадцатого века мыслил более широкими социальными категориями, чем они, вообще не умеющие мыслить.
— Значит, Шекспир был скрытым марксистом? Торсон презрительно хмыкнул.
— Примитивный снобизм, —
Хейверс повернулась к нему:
— Да?
Торсон не закончил свою мысль. Ему и не нужно было этого делать. «От представителя вашего класса» повисло между ними, словно эхо, лишая всякого смысла якобы бунтарский литературный критицизм Торсона.
Остаток пути они проехали в молчании, объезжая грузовики и такси на Сент-Джонс-стрит, чтобы добраться до узкого въезда на Тринити-лейн. Линли припарковал машину неподалеку от конца Тринити-Пэссидж, у северного входа Сент-Стивенз-Колледжа. Тринити-Пессидж, открытый в течение всего дня, открывал доступ в Нью-корт.
— Мои комнаты там, — сказал Торсон, направляясь к западной части Нью-корта, примыкающего к реке. Он отодвинул деревянную планку, под которой белым по черному было написано его имя, и, распахнув дверь, вошел в башенку с окнами-бойницами и с густо поросшими жимолостью гладкими каменными стенами. Линли и Хейверс последовали за ним, успев указать друг другу взглядами на Г-образную лестницу в противоположной стороне Нью-корта.
Впереди Торсон громыхал каблуками по деревянным ступеням. Когда Линли и Хейверс догнали его, он уже отпирал дверь комнаты, из окон которой открывался вид на реку, поля и лужайки в огненном осеннем наряде и Тринити-Пэссидж-бридж, где в это время фотографировалась группа туристов. Торсон подошел к окнам и бросил рюкзак на стол. Рядом друг против друга стояли два стула с решетчатыми спинками. Он повесил свое пальто на один из них, а сам подошел к большой нише в углу комнаты, где стояла одинокая кровать.
— Я устал, — произнес Торсон и лег на клетчатое покрывало. Он поморщился, словно ему было неудобно лежать. — Садитесь, если хотите. — Он указал на мягкое кресло и диван в изножье кровати, обитые тканью цвета сырой глины. Намерение Торсона было ясно. Разговор, который по его желанию проходил в его родных стенах, должен был также вестись на его условиях.
За почти тринадцать лет службы Линли привык сталкиваться с явной и скрытой бравадой. Он пропустил мимо ушей предложение сесть и неторопливо осмотрел собрание томов в книжном шкафу со сломанной передней стенкой. Поэзия, классика, критика на английском, французском и шведском и несколько томов эротической литературы, один из которых лежал открытым на главе под названием «Ее оргазм». Линли иронически усмехнулся.
Сержант Хейверс уже открывала свой блокнот на столе. Из сумки на плече она достала карандаш и выжидательно взглянула на Линли. На кровати зевнул Торсон.
Линли обернулся от шкафа.
— Елена Уивер часто виделась с вами, — сказал он.
Торсон моргнул:
— Едва ли это повод для подозрений, инспектор. Я был одним из ее руководителей.
— Но вы встречались с ней не только как руководитель.
— Неужели?
— Вы бывали в ее комнате. И не один раз, насколько я знаю. — Задумчиво и как можно обыденнее Линли перевел взгляд на кровать. — Она занималась с вами здесь, мистер Торсон?
— Да.
— А Елена напрашивалась?
— Они приходят сюда и садятся, раздвинув свои симпатичные ножки, и я понимаю, что у них на уме. Это случается постоянно. Но я не принимаю их предложений. — Торсон снова зевнул. — Признаюсь, у меня были три или четыре выпускницы, но к этому времени они уже взрослые и знают, на что идут. Просто примитивный грубый секс по выходным, вот и все. А потом они уходят, тепленькие и трепещущие, не задавая никаких вопросов и не получая никаких обещаний. Мы хорошо проводим время, — вероятно, они даже получают большее удовольствие, чем я, откровенно говоря, — и на этом все заканчивается.
От Линли не ускользнуло, что Торсон не ответил на его вопрос. Тот тем временем продолжал:
— Старшие научные сотрудники Кембриджа, которые связываются со студентками, отличаются одними и теми же личностными характеристиками. Если вы ищете того, кто мог бы обмануть Елену, вам нужен некто среднего возраста, женатый, непривлекательный. Ищите неудачников и невероятно глупых.
— Совсем не похожих на вас, — заметила от стола Хейверс.
Торсон не обратил на нее внимания.
— Я не сумасшедший. Я не хочу погубить себя. А именно это и ждет любого искусителя, который связывается со студенткой или студентом. Скандальная репутация — смерть для преподавателя.
— А почему у меня такое впечатление, что для вас скандальная репутация — это жизнь, мистер Торсон? — спросил Линли.
Хейверс добавила:
— И все-таки вы домогались ее, мистер Торсон? Торсон повернулся на бок и в упор уставился на Хейверс. В уголках его губ появилась презрительная усмешка.
— Вы приходили к ней в четверг вечером, — продолжала Хейверс. — Зачем? Чтобы помешать ей выполнить угрозу? Не думаю, что вам хотелось, чтобы о вас донесли мастеру колледжа. Итак, что она вам сказала? Она уже написала заявление о сексуальных домогательствах? Или вы надеялись отговорить?
— Тупая полицейская телка, — процедил сквозь зубы Торсон.
Тело Линли напряглось от гнева. Но сержант Хейверс на грубость никак не отреагировала. Вместо этого она медленно повертела в пальцах пепельницу, изучая ее содержимое. Выражение ее лица было мягким.
— Где вы живете, мистер Торсон? — спросил Линли.
— У Фулборн-роуд.
— Вы женаты?
— Слава богу нет. Англичанки не вызывают во мне страсти.
— Вы живете с кем-нибудь?
— Нет.
— Кто-нибудь был с вами в воскресенье вечером? В понедельник утром?
Взгляд Торсона забегал.
— Нет, — произнес он. Но, как и большинство людей, он лгал неумело.
— Елена Уивер была в команде бегунов, — продолжал Линли. — Вы это знали?
— Мог знать. Не помню.
— Она бегала по утрам. Это вы знали?
— Нет.
— Она называла вас «Ленни Развратник». Вам это было известно?
— Нет.
— Зачем вы приходили к ней в четверг вечером?
— Я думал, мы сможем все выяснить, если поговорим как взрослые. Но я ошибся.
— Значит, вы знали, что она собиралась сообщить о ваших домогательствах. Именно это она сказала вам в четверг вечером?