Ради милости короля
Шрифт:
Что теперь делать? Ида все время спрашивала себя об этом, словно читая молитву на ночь. В конце концов она встала с кровати и достала из сундука эмалированную шкатулку, которую Генрих подарил ей в другой жизни. Ида открыла шкатулку, и ее ноздрей коснулся запах кедра – дуновение прошлого. Она взяла крошечные сафьяновые башмачки и вынула из правого мягкий локон темных волос, перевязанный алым шелком. Осторожно провела им по щеке, и перед ее мысленным взором предстал старший сын, такой же, как в тот день, когда она срезала локон. Она пыталась рассечь эту связь, так же как рассекла волосы, но преждевременная разлука оставила рану на сердце, которая никогда не переставала кровоточить. С величайшей осторожностью Ида вернула обувку и локон в шкатулку. Кроме них, там лежал перстень, который Генрих подарил ей, лишив девственности.
Рубин мерцал на ее ладони, словно смола. Ида надела перстень и мгновение смотрела, как он сверкает на пальце. Ее руки были ухоженными, потому что она не хотела цеплять вышивку грубой кожей. Она втирала в них мазь и розовое масло по утрам и перед отходом ко сну, но никогда не считала основным предназначением своих рук носить роскошные кольца. Ида сняла рубиновый перстень. Она попросит Александра продать его в Ипсуиче и добавит вырученные деньги к выкупу. Шкатулки для драгоценностей опустели при последнем сборе, но у нее прибережен рулон шелка и пояс, перевитый золотом и жемчугом. В конце концов, кто увидит его здесь? И она запросто сплетет другой, с замысловатым узором, так что он будет выглядеть дороже, чем на самом деле. Она продаст свои янтарные четки и закажет новые, из простого дерева. Она вернется в свет и будет ныть, просить и умолять, чтобы заложники благополучно вернулись домой. Заложников можно выкупить, но покинет ли Ида когда-нибудь стены своей собственной темницы?
Гуго исподтишка огляделся и вошел в темное, пахнущее плесенью подземелье. Он был почти уверен, что никто его не видел, и захватил с собой терьера Тиба под предлогом охоты на крыс.
Вдоль стены стоял ряд винных бочек, и втулка в одной из них подтекала. Понадобилось бы несколько часов, чтобы напиться тонкой струйкой допьяна, но Гуго нравилось лежать под краном и ловить ртом доброе красное вино. Им двигала скорее новизна и щекочущий нервы риск быть застигнутым, чем потребность в вине, которое намного проще похитить из зала или кладовой. Здесь, если повезет, его никто не побеспокоит и он сможет поразмыслить в одиночестве.
Пока Тиб обнюхивал углы и совался между бочонками с припасами, а вино капало на язык, Гуго размышлял о старшем брате. При его упоминании всегда случалось одно и то же. Взгляд матери становился загнанным, и она замыкалась в себе. Иногда перемена настроения была мимолетной, всего лишь облачко, набежавшее на солнце, но порой больше походила на дождливый день… или даже на целую неделю с непроницаемо-серым небом.
Одним из его первых воспоминаний было, как он стоит у коленей матери, а она гладит его по волосам и говорит, что он вырастет большим, красивым и сильным, как его брат Уильям. Он тогда подумал, что вырасти большим и сильным замечательно, но кто такой его брат Уильям, ведь он его не знает? Еще она сказала, что его старший брат – сын короля и не может жить с ними, потому что должен воспитываться при дворе. Гуго был еще мал и решил, что иметь брата королевской крови, а через него связь с самим королем интересно и восхитительно. Он был слишком мал, чтобы задуматься, почему ни разу не видел Уильяма, и слишком покладист, чтобы задавать непростые вопросы. Так устроен мир, вот и все. Мать редко говорила об этом мифическом существе, но, когда говорила, казалось, Уильям способен озарить ее мир своим присутствием.
Однако недавно восприятие Гуго начало меняться. Ходили смутные разговоры о возможном визите царственного брата. Отец мельком упомянул, что собирается устроить встречу, но противостояние Лонгчампа и графа Иоанна и последующее пленение короля все оборвали. Предвкушение, волнение и любопытство, вызванные мыслью о долгожданной встрече с этим величественным созданием, отошли на задний план. Гуго вступал в пору юности, и перед ним забрезжило новое понимание.
Прежде чем выносить ребенка, женщина должна лечь с мужчиной. Следовательно, его мать лежала с королем точно так же, как лежит с его отцом, и точно так же, как доярка Альфреда лежала с конюхом Марком, отрастив в результате живот размером с полную луну. При этой мысли Гуго содрогнулся. Неужели его мать действительно совокупилась с королем? Он не хотел в это верить, но это должно быть правдой, иначе откуда бы взялся его брат,
Внезапно за бочками раздался шум – Тиб с рычанием метнулся, чтобы вцепиться зубами в огромную крысу, а потом бросил ее. Издыхающий грызун приземлился на Гуго. Мальчик с визгом вскочил и отшвырнул мерзкую тварь. Тиб снова прыгнул, повторил маневр и отступил, глядя на хозяина. Пес энергично размахивал хвостом и широко ухмылялся коричнево-белой пятнистой мордой.
– Хорошая собака, – похвалил Гуго, несмотря на шок, и вытер вино с груди.
Крыса оказалась беременной самкой и весила намного больше, чем обычная. Гуго поднял ее за чешуйчатый хвост, вынес из подземелья и бросил в мусорную кучу, подумав, что его старший брат наверняка не делал ничего подобного. И наверняка не спускался в подвал, чтобы выпить вина из протекающей бочки.
Гуго прогулялся с собакой внутри замка и остановился посмотреть на каменщиков за работой, хотя сегодня его не слишком тянуло к ним. Александр тоже наблюдал за каменщиками, закатанные из-за жары рукава вновь открывали его шрам.
– Мать искала тебя, – сообщил он. – Она отправилась в церковь, чтобы помолиться о благополучии твоего отца и брата.
Гуго уставился в землю. Александр ободряюще положил руку ему на плечо:
– А ты неплохо справляешься со взрослыми заботами, паренек.
Гуго поднял глаза, ожидая увидеть снисхождение, но взгляд Александра был прямым и искренним, несмотря на неизменную веселость.
– Отец гордился бы тобой… Мать точно гордится. – (Гуго выпятил подбородок.) – У тебя вдоволь храбрости, потому что ты пошел в обоих родителей. Таких смелых людей, как они, совсем немного… Ты поймешь почему, когда подрастешь.
– А в кого пошел мой брат? – спросил Гуго.
Александр покачал головой:
– Не знаю, никогда его не встречал. Поживем – увидим. – Он снова показал руку со шрамом. – Хочешь знать правду? Брат опрокинул на меня горшок с кипящей кашей, когда я был маленьким. Мы подрались, уж не помню из-за чего, и он схватил горшок и вылил кашу мне на руку. Я давно простил его, но не знаю, простил ли он себя.
Гуго не был уверен, что именно Александр пытается сказать ему… если пытается. Начальник гавани взъерошил ему волосы:
– Беги к матери, хотя на твоем месте я сначала пожевал бы мяты вон с той грядки, не то она задумается, как ты проводишь время.
Гуго покраснел, но Александр усмехнулся, и мальчик усмехнулся в ответ.
Глава 32
Роджер пригнулся к седлу, уклоняясь от седой нависшей ветки, и направил гнедую кобылу вправо, подбодрив ее криком. В ответ она дернула ушами и пустилась легким аккуратным галопом. Иней серебрил кружево голых ветвей и сверкал, словно мелкие кристаллы сахара, на приземистых кустах остролиста и поросшем мхом валежнике. Дыхание Роджера вырывалось изо рта белым паром, когда он вместе с другими охотниками увлеченно преследовал вепря в величественных лесах за стенами Шпайера. Он знал, что король Ричард где-то впереди, потому что между деревьями только что мелькнул круп белого коня и развевающийся красно-желтый плащ, отороченный горностаем.
– Но! – крикнул Роджер своей лошади, и она прибавила ходу.
Выжлятники и загонщики бежали по сторонам, держа по четыре собаки на сворке. Лай гончих наполнял лес. От грохота копыт дрожала земля, с деревьев сыпался иней, и жизнь казалась пронзительно-ясной, острой, как новый нож. Кобыла Роджера проскакала по ручью, над которым нависал камень, окаймленный кинжалами сосулек. Собачий лай стал громче, и Роджер ощутил, как кровь в его жилах закипает.
Король Ричард находился под домашним арестом, но ему разрешали охотиться с собаками и ловчими птицами и, разумеется, управлять делами из своих палат в Шпайере. Единственное, чего ему не разрешали, – вернуться домой, пока выкуп не осядет в сундуках императора. Побег был невозможен. Ричарда по-прежнему строго охраняли, хотя и дозволяли преследовать вепрей, волков и оленей в темных лесах за городскими стенами.