Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове
Шрифт:
— Хватит, — нахмурясь, сказал он, — все наверх! Лопаты с собой. — И первым поднялся из подвала.
Прошли в другую, малую половину дома.
— Вот здесь взломайте пол и копайте, — приказал пристав и присел у окна на стул.
Двое полицейских, сняв шинели, принялись копать, выкидывая землю прямо на пол. Хорошо утрамбованная земля уже слежалась и поддавалась плохо. Полицейские сменяли друг друга. Пристав нервничал, курил папиросу за папиросой.
Через час-полтора куча земли поднялась почти до потолка.
— Тут ничего нет,
— Вижу! — угрюмо кашлянул пристав. — Засыпайте землю обратно.
Полицейские взялись за лопаты...
— Я говорил вам, господин пристав, что никакой типографии здесь нет, — с усмешкой сказал Костриков.
— А это мы еще увидим, — злобно сверкнул глазами пристав. — Собирайтесь все четверо, вы арестованы.
— Как? За что? Вы же ничего не нашли?
— Не разговаривать!
Опечатав двери дома сургучной печатью, всех четверых повели в тюрьму...
Глава тринадцатая
Арестованных посадили в общую камеру, где помимо них находилось около сорока человек. Отыскав место на нарах, друзья устроились вместе. Костриков, окинув взглядом сидевших и ходивших арестантов, успел шепнуть товарищам: «Будьте осторожны. Могут быть «наседки»».
Новичков сразу же окружили тесным кольцом. Начались расспросы о воле, о новостях...
— А вас за что замели?
— По какому делу?
Костриков, сидевший в тюрьме и знавший, как себя следует вести, отшучивался:
— За что про что — еще не объявили. Да и вряд ли объявят. Нет за нами никакого греха...
— А что на свободе делали?
— Плотники мы. Дом ремонтировали купцу.
— Чего же вас в политический корпус, а не к уголовникам?
— А мы почем знаем?..
Интерес к новичкам сразу угас. Любознательные арестанты стали расходиться по своим местам.
Друзья после бессонной ночи начали укладываться спать.
— Смотрите, ребята, ни с кем в серьезные разговоры не вступать! Не знаем, мол, за что, и все тут. Надо присмотреться, узнать, что за люди в камере... На допрос вызовут, говорите, что знать ничего не знаем. И друг о друге молчок. Познакомились, дескать, у купца, когда нанимались. Иначе запутают.
Дав такое наставление товарищам, Сергей тоже растянулся на парах. После тяжелой работы по устройству тайной типографии ломило руки и ноги, ныла спина.
«Кто-то продал нас, — подумал он. — Должно быть, видели, как привезли станок. Но искать им придется долго... Месяц, два продержат, а там опять выгонят... Ладно. Мы хоть отдохнем за это время...»
Друзья вели себя тихо, старались казаться простачками. Приглядывались, прислушивались к разговорам и спорам. Сергей догадывался, что за ними следят и подсадили не
— А я, парень, помнится, видел тебя здесь, в тюряге. По рябинкам на лице запомнил.
— А я вас вижу впервые. И сидеть мне не доводилось.
— Может, в городе виделись? Я наезжал из Иркутска по партийным делам.
— Вы меня путаете с кем-то, — сказал Костриков и отошел к товарищам. Когда лег на нары, шепнул:
— Будьте осторожны. Этот рыжий — фискал...
Рыжего скоро вызвали на допрос, и больше он не появился.
Прошло больше месяца, а Кострикова и его товарищей на допрос не вызывали. Однако в камере то к нему, то к Попову, то к Шпилеву подсаживались и подходили арестанты, пытаясь разговориться по душам.
Однажды после обеда, когда многие спали, Костриков ходил в проходе между нарами и думал. Думал о бабушке, о сестрах. «Как-то там все они живут. Писем давно не было, и я сам не писал: боялся, как бы не навлечь беду. Да и некогда было...» Мысли его перенеслись к Вере. «Наверное, сейчас она в Уржуме. Может быть, ждет, а я вот опять засел...»
Словно угадав его мысли, с нар поднялся невысокий тучный арестант и стал шагать рядом.
— Должно, о зазнобе задумался?.. У меня тоже осталась нареченная. А что поделаешь... — и тихонько запел:
Вот мчится троечка лихая, Урядник скачет на коне; А чья-то, чья-то дорогая Стоит и плачет в сто-ро-не. Придет весна, настанет лето, В полях цветочки зацветут, А мне, несчастному, в то время Железом ноги закуют...Голос у него был вкрадчивый, слегка дребезжащий, да и слова песни трогали до слез.
— Да, тяжело, — вздохнул Сергей.
— А ты не держи боль в себе. Не таись. Когда выплачешься да выговоришься, всегда бывает легче на душе.
Костриков догадался, что за птица к нему подлетела, но не подал виду...
Как-то вечером, когда многие уже улеглись спать, к Сергею на пары подсел бородатый человек в очках.
— Давно наблюдаю за вами, молодой человек. И понял, что вы наш. Быстро раскусили и отшили «наседок». Вот, возьмите и почитайте, — он подал сложенную вчетверо тетрадочку.
Сергей спрятал в карман, благодарно кивнул.
Когда все уснули, Сергей подошел поближе к свету, развернул тетрадочку из нескольких листов белой бумаги. На первом листке вверху было пером нарисовано тюремное решетчатое окно. Справа крупно, печатными буквами — «Тюрьма». Ниже: «№ 2» и еще ниже: «Выходит непериодически». «Вот так штука — рукописный журнал, издающийся в тюрьме. Интересно!..»