Радиомозг
Шрифт:
– Возьми, Мишель.
Видится угол маленького столика, покрытого старинной таруской скатертью, лампа под абажуром, раскрытая книга… Окно, занавешенное тюлевой занавеской. А за окном вой бури, и снег мягко плюхает в стекло ватными хлопьями…
– Думайте по-русски, Мишель… Не думайте по-французски…
Бритый господин сухо смотрит на Мишеля.
– Мне нужно, чтобы вы думали по-русски… Вы русский эмигрант и думаете, как бы вам вернуться на могилу вашей матери… Об этом думайте по-русски.
Мишель почувствовал, что
– Да, я - русский и хочу туда!.. На могилку… Да, да.
Он без чувств свалился со стола, на котором сидел.
XIV. ДУНЯ РОГОВА
Весна в этом году принялась дружно. Солнечные теплые дни точно гнались наперегонки. На заводском дворе сторож Трофим стоял у ворот в распахнутом тулупе, утирал пот с лица, щурился на яркий солнечный свет и говорил сидевшему на скамеечке Луке:
– По такой погоде раздемши надо ходить.
Лука поглядел на тень от заводского корпуса, которая скоро должна была коснуться нефтепроводной трубы, протянутой от бака в кочегарку, и ответил не Трофиму, а своим мыслям:
– Полдни через десять минут будут…
Трофим кивнул головой.
– Мишутку дожидаешься? Сейчас загудит… А тебе что, не терпится?
– Дело есть, - почти про себя промолвил Лука.
– Так… Да у твоего сынишки и тут делов немало. Инженер заведующий его к себе по отделу приблизил, Гэз прозывается, сурьезный гражданин… На мастера выходит Мишутка, вот что… Сопливыш еще, по правде говоря, а мастер…
– Новые времена, Триша, новые люди… Мы им не пример. Да и чего с прежних времен пример брать? Если бы нас-то так раньше учили, как теперь… - Лука сделал движение рукой, как оратор, подняв кулак кверху.
– Если б давали рабочему смысл и втолковали понятие, что к чему и зачем, так мы бы с тобой, Триша, далеко бы ушли… А, правду я говорю?
– Еще б не правду, - вздохнул Трофим.
– Вот они, молодые-то, вроде Мишутки твоего, Дуняшки Роговой, Петьки Живца, они за теперешний порядок жизни горло всякому недругу перегрызут, костьми лягут, а не сдадут.
Зычный рев басистого заводского гудка будто с размаху ударил в теплый весенний воздух. Голуби, гревшиеся на крыше корпуса, испуганной стаей взмыли вверх, покружились и опустились на крылечко жилой казармы, около которой хлопотливо клохтали куры.
Из корпуса выбегали рабочие и работницы, на ходу надевая верхнюю одежду, а то и просто в одних пиджаках, громко перекидываясь шуточками и замечаниями. От корпуса поток людей разделялся на две речки: одна из молодежи быстро катилась прямо через двор в столовую, а другая, из пожилых, тянулась к калитке, - эти спешили на вольные квартиры в призаводском поселке.
Гудок кончился. Пар, вырывавшийся из громадного свистка, торчавшего над кочегаркой, распластался и таял под блестящими лучами солнца, будто комочек рыхлого снега в весенней воде, а басистый гул еще звучал и пышными волнами плыл над заводом.
Лука приставил правую ладонь козырьком ко лбу и смотрел на крыльцо корпуса. Мишутка вышел одним из последних, обвел глазами знакомую картину заводского двора и увидел дожидающегося отца. Только что хотел смальчишничать, прямо с верхней ступеньки спрыгнуть на сухое место, перемахнувши через лужу и грязь, только приспособился к прыжку, а сзади услыхал:
– Вот сейчас хлопнешься носом, хорош будешь.
Обернулся.
– Дуня? Все насмешничаешь?
Темные глаза Дуни вскинулись и блеснули.
– А ты это чего серьезничаешь? Нос кверху задираешь, что скоро мастером станешь, еще разряд прибавят? Тогда к тебе и не приступиться.
– Оставь, Дуня… Чего насмешничаешь?
Мишутка сделал умоляющее лицо, а Дуня расхохоталась:
– У-у-у, какой сердитый… Смотри замуж не возьми, а то и хохотнуть не дашь… Мы простенькие, в красных платочках ходим, не то что дачницы образованные, которые разговоры разные разговаривают с такими вот, как ты.
Дуня соскочила с крыльца на землю и крикнула вперед к столовке, где стоял молодой паренек и махал Дуне рукой:
– Погоди, Живец. Я сейчас.
– А потом тихо сказала Мишутке: - Иди, отец дожидается… Может, что с дачи интересное принес?
В один прыжок Мишутка очутился рядом с Дуней.
– Ревнуешь? Я знаю, что ревнуешь… Но только то, что ты думаешь, это неправда… Не так.
Дуня встряхнула плечами, как птица расправляет крылья, чтобы лететь, приподняла тонкие стрельчатые брови к красной каемочке платка:
– Что ты меня улимониваешь? Меня не касается.
– И опять крикнула пареньку: - Петюшка!.. Жди!.. Сейчас!
Лицо Мишутки побледнело.
– Если любишь… Если любила… - Он задыхался. ? Если… то пойдем сейчас же к отцу, вместе пойдем. Слушай, что он хочет сказать мне. У меня от тебя тайн нет. Ну?
Дуня скривила губы.
– Не нукай, не лошадь. Все равно не пойду… Да и чего это я с тобой тут расстоялась, люди и то смотрят.
– Темные глаза вспыхнули хитрецой.
– Да и Петька меня заждался.
– Как знаешь.
– Мишутка опустил голову и пошел к стоявшему посреди двора отцу.
– Что скажешь, тять?
– спросил он Луку.
Но тот не ответил, а смотрел на Мишутку. Мишутка повернулся узнать, куда смотрит отец. Позади стояла Дуня и улыбалась.
– Сам звал, вот я и иду за тобой.
– Ну да… - Лицо его просветлело, и он поторопил отца.
– Говори при ней, все говори.
Лука почесал бороду.
– Такое дело… Барышня с дачи сама приходила, с Аннушкой толковала, меня дождала и просила, чтоб ты к ней пришел… Ты там у них радиоприемник поставил, все будто работал он хорошо, а сейчас испортился. Всенепременно наказывала прийти. Вот я и говорю.