Радиомозг
Шрифт:
Девушка под окном силилась разглядеть, что происходит за занавеской, но не могла и на секунду отпрянула от окна. Кровь прилила к ее лицу, и она тяжело задышала от страшного волнения. Вскинула свои стрельчатые брови, глаза ее сверкали жестким зеленым отражением занавески, она взглянула налево через другую щель.
Зеркальная дверца шкафа медленно задвигалась. Стол с книгами и с низкой тусклой лампой поплыл в двигавшемся зеркале и передвинулся в сторону. Из-за дверцы высунулась лысая старческая голова и улыбнулась. Потом нога осторожно выступила из шкафа, как бы перешагивая высокий порог, и
Но этого не видела девушка, подсматривающая через окно. Она дрожала и вглядывалась в зеркало, которое отражало фигуру беловолосого юноши, державшего за плечи склоненную молодую женщину. Как будто упасть ему на грудь хотела эта женщина и как будто…
– Мишутка!
– вскрикнула девушка за окном и сильно постучала кулаком в оконную раму.
Зеленая занавеска раздернулась. Беловолосый Мишутка плотно приник из комнаты к стеклу, пытливо вглядываясь в ночную тьму, и сейчас же отпрянул; на него снаружи через два стекла не выставленных рам глядело искаженное от внутренней боли страшное лицо Дуни. Она крикнула что-то Мишутке и взмахнула руками. Мишутка обернулся: в дверях своего кабинета стоял профессор Толье и жевал тонкими губами, произнося глухие слова:
– Илона. Когда в доме нужен радиомонтер, то скажи мне, и я из города пришлю знающего человека. Я не люблю, когда ты своевольничаешь.
Илона стояла среди комнаты, опустив голову и не говоря ни слова. Мишутка в коридорчике сорвал с вешалки свою куртку и кепку. Быстро скользнул в кухню и ударом ноги вышиб дверь наружу.
– Холодный воздух освежил его. Он обежал вокруг дачи - Дуни не было. Он приставил ладони рупором к губам:
– Дуня… Эй! Дуня!
Крик слабым эхом отозвался в роще. Мишутка подбежал к калитке. У изгороди стояла Дуня. Мишутка взял ее за руку.
– Дуня… Ты что здесь?
– Я видела… - прошептала Дуня.
– Видела тебя и ее…
– Она очень несчастна, - душевно сказал Мишутка.
Дуня сжала себе руки до боли, простонала:
– Как бы я хотела верить тебе.
– Постой, - остановил ее Мишутка.
– Ты слышишь? Молчи. Слушай.
Из дачи слышался какой-то страшный клокочущий звук. В окнах вспыхнул яркий голубой свет.
– Она… Илона… Отец бьет ее?
– Это отец ее?
– спросила Дуня.
– Я видела, как он… - Дуня запнулась.
– Ну?
– Мишутка схватил ее за сцепленные руки.
– Он прятался в зеркальном шкафу.
– Ты говоришь правду?
Дуня с тоской и любовью посмотрела на Мишутку, и это выражение ее лица увидал Мишутка при отсвете огней, что заревом стоят над очертаниями большого города.
– Правду, Миша… Только правду, тебе, всегда…
Согнувшись, нащупывая кастет в правом кармане куртки, подкрался Мишутка к окну и заглянул в него. Занавеска еще была отдернута. Большая голубая лампа ярко светила с потолка. В голубом светлом круге стояла Илона и смотрела на отца, который сидел в кресле перед камином. Отец поднял ладонь кверху. Илона тоже подняла лицо кверху… и засмеялась.
Мишутка отпрянул. Смех Илоны не вязался с теми словами, которые она только что ему говорила. О том, что она томится своим проклятым одиночеством, что странная болезнь сковывает ее мысли, что вокруг нее нет никого, с кем она могла бы поделиться своими печальными настроениями… А теперь - смех. Что это?
Мишутка сжал кулаки, но опомнился и отошел от окна к калитке.
– Дуня, - позвал он.
Ему никто не ответил.
XVII. ЧТО ЗНАЛ TAX
Tax несколько раз прошелся по своему рентгеновскому кабинету, потер бледные руки, как будто ему было холодно, и остановился перед сидевшим Гэзом.
– Так вот… Я несколько раз задавал себе вопрос: «неужели?» И теперь, после ознакомления с этими фактами, которые вы наблюдали, я заключаю, что «да». Вопрос о чтении мыслей научно разрешен. Мной. Но и еще кем-то или, вернее, во множественном числе - кеми-то, лицами, шифрованные переговоры которых вы уловили.
Tax заметил проскользнувшее по лицу Гэза недоумение и кивнул головой.
– Ну, да… Эти беспорядочные мелодии, которые так тщательно записывал Мишутка, не оставляют для меня сомнения, что это - шифр. И притом шифр - необыкновенный. По крайней мере, самые лучшие спецы, сотрудники товарища Акста, стали в тупик, когда я попробовал прибегнуть к их помощи. Это - шифр музыкальный, требующий от своего автора и читателя широкого образования. Когда я сам попробовал разобраться во всех таинственных явлениях, которые преследовали и преследуют меня, начиная с кражи из этого кабинета двух амперметров, то… За это время я выучился быть сыщиком, честное слово. Я прочитал все, что относится к вопросу о раскрытии преступлений, начиная с замечательной книги Ивана Якимова и кончая ежегодниками Центрального бюро по изучению преступности.
– Вы предполагаете, что и здесь преступление?
– спросил Гэз.
– Это вы увидите после… А пока для меня ясно, что музыка, слышимая вами на небывало короткой волне ? шифр, где ноты - условные знаки букв или что-нибудь вроде этого. Некоторые люди имеют надобность скрывать свои переговоры, например, преступники, и пользуются своим воровским жаргоном, блатной музыкой.
– Tax усмехнулся.
– Тоже музыка, только из другой оперы. Потом идут перестукивания по Морзе, по числовой азбуке, по числовому коду, ключом к которому может служить любая условленная книга, хотя бы библия, например. Шифры разнообразны, как люди. Известны криптографы, решетки, буквенные шифры, угловые и т. д. Интересные штуки. Но все-таки нет шифра, которого в конце концов нельзя было бы расшифровать и прочесть.
– И вы, доктор, надеетесь?
– выдохнул Гэз. В кабинете нельзя было курить, и Гэз поэтому страдал.
– Не только надеюсь, но и уверен. Я сам играю на скрипке, и музыка для меня не совсем пустое место… А теперь к делу. Сущность моей работы над мозгом…
– Простите, я перебью вас, доктор, - взмолился Гэз, - разрешите мне закурить, без трубки я не могу слушать…
Tax привычно кивнул головой. Гэз закурил и сказал:
– Еще вопрос… Почему вы делитесь результатами своих работ со мною, а не со своими коллегами-врачами? Ведь у нас есть даже специальный институт по изучению мозга.