Радищев

Евгеньев Борис Сергеевич

И вот в вихре этой показной, фальшивой, противоестественной жизни жил юноша Радищев. Что получал он от этой жизни? Чем она могла внутренне обогатить его?

Соприкосновение с ложью и фальшью придворной жизни могло только укрепить такого юношу, как Радищев, в тех пока еще неясных стремлениях и мыслях, которые он вывез из Москвы, из среды Аргамаковых и их круга, — мыслях об общественном долге, о несправедливости постыдного рабства.

Здесь, в Петербурге, при дворе, Радищев впервые увидел и понял, каким беспощадным должно быть крепостное рабство, чтобы выжать из полуголодных, разоренных мужиков те огромные деньги, которые шли на удовлетворение капризов и

прихотей вельможных бездельников и расточителей.

Постоянно находясь при дворе, Радищев имел возможность наблюдать здесь такое, что очень немногим дано было видеть собственными глазами и о чем он впоследствии с гневом и ненавистью расскажет в своей героической книге.

* * *

Корпус пажей был образован всего за три года до зачисления в него Радищева, в 1759 году, по «версальскому» образцу. В пажи велено было определять «исключительно детей дворянских достоинств».

План обучения пажей, необычайно обширный, чуть ли не всеобъемлющий, был составлен академиком Миллером.

Молодые дворяне должны были воспитываться в пажеском корпусе в «истинной любви к добродетели» и в «омерзении к порокам». Обращаться с пажами предписывалось «скромно и неогорчительно». Разумеется, эти умилительные идеи воспитания были столь же фальшивы, как и вся придворная жизнь.

Нравы в корпусе были грубые. Нередко омерзение к порокам и любовь к добродетели внедрялись в сознание пажей обыкновенными розгами. Один из пажей, находившийся в корпусе несколькими годами позже Радищева, вспоминал в своих записках, что пажей нещадно секли розгами за замаранную одежду и строго взыскивали с них, если при смене блюд за царским столом они неосторожно звенели серебряными тарелками, чего императрица терпеть не могла.

По плану Миллера пажей предполагалось обучать всему на свете: математике, арифметике, геометрии, тригонометрии, геодезии, фортификации, артиллерии, механике, философии, естественному и народному праву, истории, географии, генеалогии, геральдике [46] , юриспруденции, церемониалам, сочинению «коротких и по вкусу придворному учрежденных комплиментов»…

Всю эту премудрость преподавал один единственный педагог, какой-то всезнающий французик Морамбер. Как он управлялся со всеми науками — можно себе представить!

46

Генеалогия — изучение родословных дворянских семей. Геральдика — искусство составления и истолкования гербов.

Впрочем, пажи не столько обучались наукам, сколько «служили» при дворе. Они были на побегушках у императрицы, исполняли ее мелкие поручения, прислуживали за обедами и ужинами, — принимали от лакеев блюда и подносили их к царскому столу, стояли при каретах. По существу, это был штат «благородной прислуги».

В обязанности пажей вменялось переводить с французского языка комедии и составлять так называемые «экстракты» — излагать краткое содержание пьес. На одной из программ придворного спектакля сохранились имена Радищева и его товарища Челищева, составивших «экстракт» комедии Пуассона [47] .

47

Пуассон (1633–1690) — французский актер и второстепенный драматический писатель.

Императрица Екатерина сердито называла пажей

«шалунами и невеждами». Молодые люди, лишенные воспитательного воздействия семьи, окруженные разлагающей, тлетворной обстановкой придворной жизни, которая могла научить их только лжи, притворству, лести и низким порокам, несомненно, представляли собою развращенную и далекую от высоких интересов и стремлений среду.

Представим себе худенького, большеглазого подростка, оторванного от дома, который он любил, лишенного ласки и семейного уюта, и мы поймем, как Радищев был одинок в этом новом для него, блестящем и суетном мире. Не одну слезу пролил он тайком по ночам, тоскуя и томясь в чужой ему среде.

Сама по себе жизнь при дворе, конечно, не могла способствовать духовному росту молодого Радищева. Трудно сказать, к чему привела бы его эта жизнь, если бы не его душевные силы и крепость, о которых теперь уже можно говорить с достаточным основанием, поскольку они выдержали такое суровое испытание, как пребывание в пажеском корпусе.

Но вот и светлый луч в этой темной и, конечно, безрадостной жизни: дружба — первая юношеская дружба!

Пребывание в пажеском корпусе и служба при дворе обогатили Радищева дружбой с Челищевым, Рубановским и особенно с Алексеем Кутузовым. Радищев и Кутузов жили в одной комнате, но не одно это чисто внешнее и случайное обстоятельство сдружило их. Их сблизила общность интересов: оба они любили литературу. В жизни они пошли совершенно различными путями, но эту юношескую свою дружбу Радищев пронес через годы учения за границей и впоследствии, несмотря на разлуку, несмотря на глубокую «разность во мнениях», он сохранил, сберег ее на долгие годы.

Дежурства при дворе отнимали у пажей немало времени. В свободные же часы они могли заниматься чем угодно, лишь бы соблюдали при этом известные приличия.

Приличия, очевидно, соблюдались далеко не всеми «шалунами и невеждами». Но Радищев и Кутузов в свободное время занимались чтением, дружескими беседами и спорами, пробовали свои силы в литературе. Уже в это время они проявляли горячий интерес к новым учениям о жизни и человеке, проникшим в русское общество в 60-е годы XVIII столетия.

«Властителями дум» культурного мира в то время были Вольтер и Руссо. Эти писатели проповедывали новое учение о природе, о человеке и обществе.

Разрушительная критика Вольтера церковных предрассудков, тормозящих прогресс человечества, критика феодальных привилегий, страстный протест Руссо против общественного неравенства и эксплоатации увлекали сердца людей.

Вместе со всеми передовыми русскими людьми юноши пережили горестную утрату для русской науки и литературы: 4 апреля 1765 года умер Ломоносов…

Интерес молодого Радищева к литературе, пробудившийся еще в Москве, в семье Аргамаковых, не только не угас в Петербурге, но окреп еще сильнее. Содействовала этому не только дружба с Алексеем Кутузовым, но и до известной степени новая «мода» в придворных кругах. Теперь для успеха при дворе и в «обществе» требовалось уже знакомство не с последней парижской модой, а с новейшими произведениями литературы. Прислуживая во дворце, Радищев мог видеть в покоях императрицы новые книги, рукописи, принадлежащие ее перу. Многие вельможи, которые до того не проявляли заметного интереса к науке, литературе и прочим высоким материям, теперь, подражая и угождая «просвещенной монархине», также принялись устраивать в своих дворцах библиотеки и картинные галлереи, чтения новых произведений и постановки модных пьес. Это была всего лишь одна сторона придворной жизни, — Радищев знал и другие!..