Радищев
Шрифт:
Наконец, значение «Путешествия» определяется не только его социально-политической направленностью, но и его художественными достоинствами.
Радищев выступает в своей книге как писатель-реалист, как смелый новатор, и в этом плане его книга — одно из интереснейших явлений русской художественной литературы.
Своим «Путешествием» Радищев открывает дорогу развитию русской реалистической литературы. Он стремится придать повествованию живость и с этой целью избирает наиболее гибкую форму дневниковых записей, путевых записок, короткие, острые характеристики встретившихся в дороге людей, случайно подслушанные разговоры, схваченные на лету сценки, дорожные наблюдения
Язык «Путешествия» весьма разнообразен. Мы слышим то сочную в образную народную речь, то пламенный голос революционной прокламации, встречаем то сжатый и точный язык документа, то лирическое отступление, исполненное взволнованного чувства.
В дореволюционной литературе о Радищеве всегда указывалось на несамостоятельность, «подражательность» «Путешествия» западноевропейским образцам.
В качестве наиболее убедительного довода указывалось на то, что в письме к Шешковскому Радищев сообщал, что еще во время своей работы в таможне он в числе книг по коммерческим вопросам купил «Историю о Индиях» Рейналя [103] .
103
Г. Рейналь (1713–1796) — французский философ, историк, один из видных «просветителей».
«Я начал! ее читать в 1780 или 1781 году. Слог его мне понравился. Я высокопарный его штиль почитал красноречием, дерзновенные его выражения почитал истинным вкусом, и, видя ее общечитаемою, я захотел подражать его слогу…»
Служебные дела, а затем смерть жены отвлекли его от чтения книги.
«Не прежде, как в 1785 г., я начал паки упражняться в чтении и недочтенного Реналя окончил…»
Указывалось и на то, что в одном из своих показаний Радищев ссылается еще на один «источник» своего «Путешествия»;
«Первая мысль написать книгу в сей форме пришла мне, читая путешествие Иорика («Сентиментальное путешествие» Лоренса Стерна [104] ); я так ее и начал. Продолжая ее, на мысль мне пришли многие случаи, о которых я слыхивал, и, дабы немного рыться, я вознамерился их поместить в книгу сию…»
Таковы свидетельства самого Радищева: во-первых, о том, что образцом! идейно-политического порядка ему послужила книга Рейналя «История двух Индий», и во-вторых, о том, что образцом формы повествования он взял книгу Л. Стерна «Сентиментальное путешествие». Этим самым он как бы подчеркивал, что его книга — всего лишь подражание чужеземным образцам, получившим всеобщее признание.
104
«Сентиментальное путешествие по Франции и Италии» английского писателя Лоренса Стерту (171З—1768)
Так ли это? Чтобы ответить на этот вопрос, посмотрим, что представляют собою эти две книги.
Знаменитая в свое время книга Рейналя посвящена в основном теме колониального рабства. Написанная при участии Дидро и ряда других передовых мыслителей, она была одним из самых радикальных произведений французской просветительной мысли и в 1781 году была приговорена парижским парламентом к сожжению рукою палача.
Книга Рейналя — полное название ее: «Философская и политическая история поселения и торговли европейцев в двух Индиях» — была направлена в основном против эксплоатации колониальных народов
Рейналь обращался к гуманности просвещенного общества и призывал порабощенные народы к борьбе, к сопротивлению, утверждая право на человеческое существование для негров или индусов.
В пятом томе «Истории двух Индий» Рейналь пишет о России. Он пишет, что в России в рабстве находится вся страна, и добавляет, что взаимоотношения подданных с монархом таковы, что «отчаяние или другое, более благородное чувство могут каждую минуту поднять их против него…»
В частности, Рейналь упоминает о молодых людях, которых посылают для получения образования за границу и которые по возвращении «не имеют возможности применить свои дарования и вынуждены занять подчиненное положение, чтобы себя прокормить…»
Все это по мысли и по духу было близко Радищеву.
Но тем не менее Радищев совершенно самостоятелен и самобытен в своей книге. Его даже трудно сопоставлять с Рейналем. По глубине предвидения исторических судеб родного народа, по смелости и резкости обличения его поработителей, по революционней направленности своего призыва к борьбе с самодержавием Радищев не имеет равных себе в литературе того времени.
Еще меньше оснований говорить о сколько-нибудь серьезном влиянии Стерна на книгу Радищева. Чтение «Сентиментального путешествия» могло подсказать Радищеву избрать для своей книги живую форму путевых записок, но во всем остальном— и особенно в идейном плане — его книга прямо противоположна книге англичанина Стерна. Тогда как Стерн с иронической ужимкой раскрывает перед читателем тончайшие движения своей души, когда он, не утрачивая иронии, сентиментально умиляется или соболезнует, Радищев мужественно и смело выражает свое негодование, протестует, всеми силами души сочувствует страданиям порабощенных людей.
В центре внимания Радищева не описание своих душевных переживаний, а изображение того, что он видит и слышит, с чем сталкивается на своем пути. «Путешествие» становится галлереей жутких, зловещих картин произвола, гнета и насилия.
Таким образом, утверждение Радищева, что он хотел всего лишь «подражать слогу» Рейналя и написать книгу «в форме» «Путешествия Иорика» было одним из средств самозащиты в его негласном поединке с невежественным Шешковским». Здесь, так же как и в утверждении, что он написал книгу с целью извлечения «прибыли», Радищев сознательно «кривил душой».
Свидетельство Радищева «о подражательности» «Путешествия» было подхвачено его буржуазными исследователями, пытавшимися, утвердить тезис о несамостоятельности Радищева и тем самым принизить и умалить революционное значение и самобытность его книги, затушевать ее классовую направленность.
«Если я найду кого-либо, кто намерение мое одобрит, кто состраждет со мною над бедствиями собратии своей, кто в шествии моем! меня подкрепит, — не сугубый ли плод произойдет от подъятого мною труда?» — спрашивает Радищев на первой же странице «Путешествия из Петербурга в Москву».
Книга Радищева просветила не одного читателя, а многих, и многие «одобрили его намерение».
«Путешествие» прозвучало, как набат в сумраке ночи, пробуждая в сердцах одних надежду, веру в победу над рабством и заставляя других с злобным страхом вглядываться в грядущее.
«Путешествие» воспринималось как открытый призыв к восстанию. Княгиня Е. Р. Дашкова так и называла книгу Радищева — «набат революции». Пушкин впоследствии назвал «Путешествие» «сатирическим воззванием к возмущению».