Радиус взрыва неизвестен
Шрифт:
— Брегман бывает в мастерской?
— Нет, — удивленно взглянув на меня, ответил он.
— Кто работал над этой картиной? — спросил я, поворачивая холст к свету.
— Марта…
— Давно?
— Недели две-три назад.
Он постепенно обретал спокойствие.
Я поставил картину перед Гордеевым и спросил:
— Марта работает мастихином? Да еще при восстановлении картины?
Взгляд его, как недавно и мой, скользил по картине, твердый, словно бы ощупывающий, и вот споткнулся, замер. Я понял: он увидел то же самое, что увидел и я.
— Значит, она с ним встречалась! — хрипло сказал он.
— Да! И именно тогда, когда был послан подложный вызов на «Женщину в красном», когда картина пришла сюда, когда она исчезла… В тот день, когда Брегман заполучил картину, он очень торопил Марту… Вот почему он сам помогал ей «доделать» эту работу.
— Значит…
Я понял, о чем он не договорил. И поторопился успокоить его:
— Марта ничего не знала. Брегман уговорил ее встретиться в мастерской. Он так умело разыгрывал роль влюбленного, что она поверила.
— Какой подлец!.. — У Гордеева перекосилось лицо. — Но ведь, значит, и «Мадонна Благородная» у него! — вдруг спохватился он. — Что же вы сидите здесь? Брегман может просто уничтожить картину, как опасную улику…
— Не думаю. Вероятно, он уже передал ее. И приехал сюда именно потому, что возникли какие-то осложнения с вывозом. Заказчики не простят ему исчезновения шедевра. Скорее всего, от него потребуют, чтобы он сам умудрился доставить картину через границу. Опыт с «Женщиной в красном» показал, что таможенная служба не спит…
— Но ведь он действует! — воскликнул Гордеев.
— Конечно! — согласился я. — И, возможно, Марта Кришьяновна помогает ему. — Увидев, что Гордееву не хватает воздуха, что он вот-вот задохнется, я торопливо добавил: — Конечно, без умысла. Как без умысла помогла ему заполучить «Женщину в красном».
Гордеев поднял трубку телефона.
Я знал, что он звонит домой, и знал, что он не дождется ответа. И опустил глаза, чтобы не видеть его лица.
Он прослушал с десяток длинных, тоскливых гудков. Думаю, что они звучали для него, как рев пароходной сирены в тумане, когда корабль вот-вот наткнется на скалы. Когда коротко звякнул рычаг под опущенной трубкой, я взглянул на Гордеева — и не узнал его. Лицо стало землисто-серым, словно он уже побывал на том свете и возвращение было более мучительным, чем сама смерть.
Но это был боец, который мог бы победить и смерть. Едва переведя дыхание, он строго спросил:
— Что надо делать?
— Съездим в управление. Пора подытожить наши догадки и доказательства.
Он встал из-за стола, застегивая пиджак негнущимися пальцами, молча оделся и вышел первым. Шел он так, словно покидал свою мастерскую навсегда. Оглядел кабинет, в проходной мимоходом провел рукой по стоящей на мольберте картине какого-то передвижника, словно приласкал ее. Я сердито сказал:
— Не делайте трагедии из пустяков!
Выйдя из помещения, он оглянулся, грустно спросил:
— Вы думаете, это пустяки? Я потерял все: дом, работу…
— Ерунда! Никто вас ни в чем не обвиняет!
— Я сам себя обвиняю! — резко ответил он.
— Ну и напрасно! — Я не хотел сдерживаться. — Вы должны были бороться! Когда вы увидели, что этот хлыщ сбивает Марту с пути, вы были обязаны удержать ее! Впрочем, — тут я нарочно сделал паузу, — вы и сейчас еще имеете такую возможность…
Он сделал вид, что не слышит, но я не желал уступать. Усаживая его в машину, я преувеличенно грубо сказал:
— Стоит доказать, что этот ее избранник — подлец, и Марта отвернется от него.
— К кому? — спросил Гордеев.
— К вам! К вам! — Я был готов избить его за это глупое «непротивленчество». Неужели он не видел, как мучилась его жена все это время? Ведь ей тоже не просто было сделать выбор. Не могла же она не понимать, что тот, другой, себялюбив, жесток, властен. Чем, как не приказом, действовал он, когда захотел сделать ее своей сообщницей? Да и сообщница ли Марта ему? Может быть, она так же обманута, как и все мы?
Но Гордеев не желал слушать меня. Этакое гордое самоуничижение, та простота, которая хуже воровства. Я продолжал, сердясь все более:
— Если вы не бросите это глупое донкихотство, клянусь, я не приду к вам, когда вы будете праздновать освобождение от злого духа…
— Злой дух не оставляет своих жертв.
К счастью, машина уже остановилась, а то кто знает, до чего бы мы договорились. Я вспомнил о том, что обязан изображать хозяина.
Начальник управления ждал нас.
— Ну-с, что мы теперь знаем об Эль Греко? — спросил он.
Я подивился его самообладанию. В конце концов мы знали не так уж много.
Но на Гордеева этот спокойный тон подействовал, как холодный душ. Может, мы слишком близко ходили возле огня, потому-то он и обжигал нас? А издали пожар был виднее и не казался таким опасным?
Выслушав мои предположения, начальник сказал:
— Может быть, вы и правы. Мы получили вашу телеграмму и установили наблюдение за вашим подопечным. В одиннадцать часов утра он встретился в том же магазине с одним иностранцем и о чем-то поговорил с ним, был весьма озабочен. В два часа дня у него состоялось еще одно свидание… с молодой дамой… Они прошли к нему в гостиницу…
— Моя жена… — словно выдохнул Гордеев.
— …были там не больше десяти минут. Дама вышла очень взволнованная, ваш же подопечный держался значительно спокойнее. Они позавтракали в кафе, если учесть, что подопечный еще ничего не ел, это был завтрак, хотя и пополудни. Из кафе дама направилась домой, подопечный зашел вместе с нею в квартиру, пробыл там полчаса. После этого он поехал в кассу Аэрофлота и взял билет на самолет. Сейчас… — начальник взглянул на часы, — он уже летит домой…
— Зачем же он приезжал? — с досадой воскликнул я.