Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу
Шрифт:
— Я просто заглянул мимоходом, — сказал он с веселой улыбкой. — Мне надо идти.
Вот и свершилось чудо, и произошло оно именно здесь. Тугой узел, сжимавший ему сердце, вдруг ослаб. Да, Дженкинс не станет его слушать, зато он послушает сенатора Маклейна, который держит две закладных на гостиницу «Корона».
Над спортивной площадкой университета слышался перезвон курантов. В сумерках на траве резвились стайки девушек с выпускного бала, когда Кип проходил мимо, направляясь к Маклейну, и это живописное зрелище лишь
— Здравствуйте, Эллен! — весело улыбнулся навстречу ей Кип.
— А… здравствуйте. — Лицо ее было холодным, угрюмым, как тогда, при первой их встрече.
— Мне нужно с вашим отцом повидаться. Ну а вы как поживаете?
Он ожидал увидеть ее радостную улыбку, блеск в глазах, но она, едва повернув голову, бросила на ходу:
— Благодарю вас, отлично. — И добавила: — Вряд ли отец вас примет, он нездоров. Вы узнаете, Хильда? — обратилась она к горничной и, натянув перчатки, с обычной своей надменной улыбкой сказала: — Извините, — и вышла, так, словно между ними никогда ничего не было.
Холодность Эллен неприятно удивила его. Он подумал, что, скорее всего, она держится с ним так от смущения после той встречи. Не успел он подумать об этом, как горничная повела его к спальне сенатора, откуда донесся голос Маклейна, говоривший кому-то:
— Я приму его, приму.
Сенатор Маклейн в голубой шелковой пижаме плашмя лежал на кровати, а массажистка, молодая девушка, массировала ему ноги. Его седые волосы были всклокочены, лицо посерело, отекло, только затылок розовел, как всегда. Маклейн приходил в себя после двухдневного запоя. Кипу было неприятно застать его в таком виде.
— Ну что ты на меня уставился? — проворчал сенатор. — Почему не садишься?
— Я к вам с маленькой просьбой…
— Вот и тебе от меня что-то надо. Вечно от меня все чего-то хотят.
— Это совсем пустяк, больше двух минут у вас не займет, — сказал Кип и подошел ближе. Он надеялся развеять дурное настроение сенатора, заставить его почувствовать, как они нужны друг другу.
— Мы редко видимся в последнее время, — сказал Кип, — и вы, наверно, ничего не знаете о моих делах. Я теряю работу. Сегодня у меня вышла стычка с Дженкинсом.
— Подумаешь, новость, — глухо буркнул Маклейн, уткнув голову в подушку. — У кого с Дженкинсом не бывает стычек? Если это единственная твоя неприятность, тебе повезло. — Он застонал: — Ох, как ноги сводит, совсем отнимаются. — Девушка на минуту прервала массаж, изящно держа руки наготове.
— На прошлой неделе я страшно прогорел, — сказал сенатор. — Убыток не менее миллиона долларов. А все треклятый прииск «Золотой медведь». Я сам это дело поднял. Мы продали миллион акций, взялись бурить и ничего не нашли, и тогда я предложил прекратить работы. Тут акционеры схватили меня за горло, подали в суд. Акции упали до пяти центов… — Взглянув на Кипа, сенатор заметил, какой у него удрученный вид, и сказал девушке: — Ада, принесите ему выпить. Он меня не слушает.
— Я
Но девушка вышла, а Маклейн, широко раскинув руки, сел на кровати.
— Так вот, — продолжал он, — знаешь, что выкинул Крайтон? Пробирается он туда с инженером, начинает бурить — и находит! А сам скупает почти все акции по пять центов. Они тут же подскочили до четырех долларов. И я прогорел.
— Понимаю ваше состояние. Это ужасно. Но я вас сейчас рассмешу. Я теряю работу из-за того, что Дженкинсу взбрело в голову сделать меня борцом.
— Так-так. Дженкинс знает, чего хочет. Он может родную бабушку в чемпионы вывести.
— Это точно, — слегка оживившись, подтвердил Кип. — Он хочет из меня жулика сделать. Обеспечить контрактом победу на нескольких поединках. Словом, очередного жулика поставить. Ему и дела нет, какой это будет плевок в лицо каждому, кто приходит в гостиницу меня повидать, порадоваться, какое важное дело сделали тем, что мне помогли. — Лицо Кипа светилось верой во всех и каждого, кто приходил в гостиницу посмотреть на него.
— Если есть из чего выжать хотя бы цент, Дженкинс случая не упустит.
— Это верно.
— Чего же ты хочешь от меня?
— Он сделает, как вы скажете.
Сенатор Маклейн тяжело перекинул ноги за край кровати, поскреб пятерней седую голову, устало вздохнул. Он поднял на Кипа налитые кровью глаза с таким видом, будто ему на шею вешают тяжелый камень.
— Послушай, Кип, — сказал он, — если тебе осточертел Дженкинс, почему ты не подашься на прииски? Рудники, прииски — вот на чем стоит будущее нашей страны, вот где открываются грандиозные перспективы.
— Уехать? — в недоумении переспросил Кип.
— Конечно.
— И все бросить?
— Мне тоже приходится ездить, куда не хочется. Бывает, ночью не спишь, мечтаешь о лете, о лососях, об охоте. Но разве я могу себе позволить отправиться на рыбалку? — Сенатор походил теперь на обиженного ребенка. — Разве я могу?
— Этой работой я очень дорожу.
— В самом деле?
— Да.
— В таком случае поладь с Дженкинсом. Если он считает, что это дело прибыльное, значит, так оно и есть. Но сперва постарайся вырвать у него чек. Понял? Вот мой совет.
— Но ведь это жульничество.
— Послушай, Кип, — мягко сказал сенатор, взглянув на смуглое возбужденное лицо Кипа, — любой газетчик скажет тебе, что все это в порядке вещей. И ничего тут не поделаешь, иной раз приходится подработать, чтобы наверстать упущенное.
— Нет, вы ничего не поняли… — пробормотал Кип.
Это было невероятно. Неужели перед ним тот, кто приезжал в тюрьму, чтобы рассказать, как люди хотят добиться освобождения Кипа Кейли, как искренне в него верят. Этот седой человек с бледным, растерянным нездоровым лицом подарил ему жизнь. Распахнул двери в мир людей значительных, достойных. А теперь оказывается, он никогда не знал сенатора по-настоящему. Да и не мог знать, если не понимал, что именно сенатор ценит превыше всего.