Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу
Шрифт:
До чего они оба похожи на уродливых детей. Но голоса их звучат так же, как и те, другие, запавшие в память: как голос сенатора, мэра, судьи Форда или кое-кого из тех, кто каждый вечер бывал в гостинице. Их голоса, их лица — все это теперь где-то далеко, за пределами того маленького островка, на котором обитает его чувство к Джулии, к матери, к отцу Батлеру. Это совсем другой мир.
— Что ж, вы рассудили верно, — услышал он свой голос. Как просто было бы надеть сейчас пальто и пойти вместе с ними.
Он закрыл глаза и отдался своим фантазиям, а когда очнулся, лица Фоули и Кермана торчали перед ним совсем
— Послушай, Фоули, — сказал Кип, — ты, наверно, слыхал о блудном сыне?
— О ком?
— Ведь ты, по-моему, слыхал обо всем на свете.
— Ясно, я знаю про этого малого. А при чем тут он?
— Я только что понял, что с ним произошло. — В голосе его слышалось волнение. — Месяц за месяцем блудного сына привечали, а потом о нем забыли, и тогда его взяла досада. Все ему осточертело и опротивело. Может, он даже прохожих на улице останавливал, спрашивал: «Вы помните меня? Я же блудный сын». А ему отвечали: «Ну и что? А я фараон египетский. Прочь с дороги, верзила. Я спешу», — и сталкивали его на мостовую. И тогда, крепко озлившись, он понял, что над всеми его возвышенными чувствами жители города только потешались. И возненавидел всё и всех, покинул город и взялся за старое.
— Он свихнулся, — сказал Керман, показав на Кипа.
— Заткнись, болван. Не мешай ему. Валяй, Кип, дальше. — Фоули загорелся любопытством. Но вдруг лицо Кипа исказила боль.
— Какого черта вы ко мне пристали? — вскричал он. — Сказал: нет, нет и нет!..
Фоули недоумевающе покачал головой.
— Ты не говорил «нет».
— Точно, — подтвердил Керман, — не говорил.
— Не говорил… — повторил Кип.
— Ну да, не говорил.
— Верно, — поддержал Керман.
— Бред собачий, — сказал Кип. Столько времени он с ними не имел ничего общего, какого же дьявола они вообразили, будто за одну ночь он изменится и примется за старое. — Посмотрите, как вы тут напакостили, взгляните на ковер. Зря я вас, подонков, пустил на порог. А ну, подберите мусор.
Он стоял над ними, пока они подбирали с пола табачные крошки.
— Проваливайте, — сказал он. — Уже поздно.
— Так как насчет вечера?
— Мы с Джулией уходим обедать.
— Когда вернешься?
— Около восьми.
— Может, мы тебя поджидать будем.
— Только подальше отсюда, ясно? — крикнул он им вслед.
Из окна он видел, как они вышли из парадного, остановились на тротуаре, взглянули наверх. И тут заметил Джулию. Оба дружка обернулись и уставились на нее. Увидев их, она ускорила шаг, поспешно вошла в парадное, взбежала по лестнице бегом и, совсем запыхавшись, спросила Кипа:
— Те двое сюда заходили?
— Всего на минутку.
— Зачем?
— Принесли из гостиницы мой чемодан.
— И что сказали?
— Ничего, мы просто поболтали.
Оглядев комнату, словно в ней теперь все изменилось и сама она тут чужая, Джулия резко спросила:
— Зачем они сюда заявились?
— Я же сказал, чемодан принесли.
Ее испуг и досада пробудили закравшееся в его душу сомнение. Но он отогнал его и крикнул в сердцах:
— Ты что хочешь сказать? На что намекаешь? Разве я виноват, что они принесли мне чемодан?
— Нет, —
— Так в чем же дело?
— В том, что я видела, как эти бандюги выходят из моего дома.
— Из твоего дома! — крикнул он. — Из твоего дома! Потому что я теперь бездомный, так?
Она удивленно взглянула на него, и ей стало стыдно.
— Наверно, они просто воспользовались случаем сюда заглянуть, — сказала Джулия и поцеловала Кипа. Потом подошла к зеркалу и повертелась перед ним, оглядывая свое ситцевое платьице. — Скоро придется подумать об осеннем костюме. И эта шляпа из соломки уже надоела, мне куда больше нравятся велюровые. — Поддев пальчиком шляпку на затылке, она сдвинула ее вперед и набок, прикрыв полями один глаз, скорчила потешную гримаску и повернулась к Кипу. — Ах, какое я видела сегодня осеннее пальто — прелесть. Новая модель. Тебе бы непременно понравилось. Я его примерила и так хорошо в нем выглядела.
— Это ты ему придала вид, — сказал Кип, — да ты хоть в простыню завернись, и на тебе она покажется самым дорогим нарядом. У тебя должны быть красивые вещи, Джулия.
— Еще бы, непременно! — весело откликнулась она.
И тогда он, задумавшись, мечтательно проговорил:
— Я бы мог тебя одевать в самое лучшее, что есть в Америке.
— Это как понимать?
— Мог бы, — повторил он так же задумчиво-мечтательно и кивнул головой. — Запросто… — Он улыбнулся, все так же кивая в ответ своим мыслям, и был, должно быть, где-то очень далеко от нее.
В страхе Джулия подошла к нему и тихо спросила:
— О чем ты думаешь?
— Так, ни о чем… — Он вздрогнул, встрепенулся. — Ни о чем. Чего ты?
Он и сам не знал, как у него вырвались те слова. Он же просто стоял и смотрел на нее. Они возникли сами собой, будто во сне. Когда она отпрянула от него, он только покачал головой.
— Джулия, Джулия! — воскликнул Кип. Должна же она понять, что он и сам ошеломлен не меньше ее.
— Не нужны мне никакие наряды, слышишь? — Она подошла к нему, грозя пальцем. Лицо ее пылало.
— Понятно, слышу.
— И не смей беспокоиться о моих нарядах.
— Я и не беспокоюсь.
Она ушла в спальню попудрить лицо перед уходом. Впервые ей стало страшно. Но ведь Кип просто обмолвился, не имея ничего в виду…
— Ты готов, Кип? — окликнула его Джулия из спальни.
Но он все сидел, не двигаясь. В комнате сгущался сумрак. То, что ему открылось, мучило его, как страшное наваждение.
Они вместе пообедали в ресторанчике у Анджело, и смеялись, и пили красное вино. И все же он не исчезал, этот пугающий надлом, что возник в их чувстве друг к другу.
Когда они вернулись, старик сторож сказал им, что звонил брат Кипа и велел передать: их мать при смерти.
— Должно быть, он сперва заходил в гостиницу… — сказал Кип.
— Ты знал, что она так тяжело больна? — спросила Джулия.
— Мы знали, что жить ей осталось недолго. Уже несколько месяцев знали, — ответил Кип. И все же эта весть поразила его так, будто беда пришла неожиданно. — Ты иди в кино одна. Потом увидимся.
На лестнице он остановился и оглянулся: попадает ли и он в круг света, в котором стояла Джулия? Потом он пересек улицу, напился у фонтана на школьном дворе и пошел дальше.