Радость поутру. Брачный сезон. Не позвать ли нам Дживса? (сборник)
Шрифт:
– О боже!
– Сам виноват, что ты такой симпатичный.
– Возможно, да что теперь сделаешь?
– Но все-таки я не понимаю, из-за чего ты так нервничаешь? Если она сделает тебе предложение, просто залейся нежным румянцем и взволнованно произнеси: «Мне так ужасно жаль! Ты сделала мне самый большой комплимент, какой может женщина сделать мужчине. Но это невозможно. Останемся, как до сих пор, друзьями, ладно?» И все дела.
– Ничего подобного. Ты что, не знаешь Флоренс? Станет она делать предложение, дожидайся. Она просто оповестит меня, что наша помолвка опять в силе, как гувернантка оповещает своего воспитуемого, что он обязан доесть шпинат.
16
Юридическая формула отказа от иска со стороны истца, букв. – «продолжать не буду» (лат.).
– С чем?
– Это у Дживса такая присказка. Означает: «На-ка, выкуси». Так вот, если ты воображаешь, что я способен за себя постоять и послать ее куда подальше, то ты сильно переоцениваешь храбрость Вустеров. Нет, ее надо помирить с Сыром. Другого выхода нет. Послушай, Нобби. Вчера я написал тебе письмо, в котором изложил свой взгляд на Флоренс и просил тебя сделать все возможное, чтобы открыть Сыру глаза на то, что его ждет. Ты прочла его?
– От первой до последней строчки. Оно произвело на меня сильнейшее впечатление. Я и не подозревала, что у тебя такой живой повествовательный стиль. Напоминает Эрнеста Хемингуэя. Ты, случайно, не печатаешься под фамилией Хемингуэй?
Я отрицательно мотнул головой:
– Нет. Единственное, что я в жизни написал, – это статью «Что носит хорошо одетый мужчина» для журнала «Будуар элегантной дамы», но она вышла под моей собственной фамилией. Я вот что хочу сказать: не обращай внимания на мое письмо. Теперь я всем сердцем – за этот брак. Желание спасти Сыра меня полностью оставило. Кого я стремлюсь теперь спасать, так это Б. Вустера. Так что будешь разговаривать с Флоренс, расхваливай Сыра на все корки. Пусть поймет, какое сокровище ей досталось. А если ты имеешь на него влияние, постарайся его уговорить, чтобы он бросил эту дурацкую затею с полицией и согласился выставить свою кандидатуру в парламент, как того желает дама его сердца.
– Я бы дорого дала, чтобы увидеть, как Сыр заседает в парламенте.
– Я бы тоже, если это наладит их отношения.
– То-то будет фантастическое зрелище!
– Вовсе не обязательно. Среди наших законодателей есть идиоты и похлеще. Их там полным-полно. Его они, наверное, выдвинут в министры. Так что ты уж постарайся, Нобби.
– Сделаю, что смогу. Но Сыра довольно трудно переубедить, если его мысли приняли определенное направление. Помнишь глухого аспида?
– Какого еще аспида?
– Ну этого, который затыкал уши и не слушал заклинателей, как они ни лезли вон из кожи, чтобы его заклясть [17] . Вот и Сыр точно такой же. Однако, как я сказала, я сделаю, что смогу. А теперь пошли поднимем Боко с его лежбища. Мне до смерти любопытно узнать, что там у них было за обедом.
– Так ты не видела дядю Перси?
– Нет еще. Его не было дома. А что?
– Да нет, ничего. Просто я подумал, если бы ты его видела, то могла бы услышать свидетельские показания от него, – пробормотал я, от души сочувствуя старому школьному товарищу и надеясь, что он успел сочинить какую-нибудь мало-мальски приемлемую версию этого плачевного события.
17
Нобби ссылается на библейский псалом, 57:5–6.
Переступив порог, мы сразу же услышали стрекот пишущей машинки – признак того, что Боко все еще работает над письмом дяде Перси. Звуки эти смолкли, как только Нобби громко окликнула Боко из прихожей, и, когда мы входили в гостиную, он как раз второпях выбрасывал в корзинку очередной забракованный листок.
– А, это ты, дорогая! – жизнерадостно произнес он. Видя, как он вскакивает со стула и горячо обнимает Нобби, посторонний наблюдатель бы решил, что на душе у него нет ни малейших забот, кроме разве прически, которая была в ужасающем беспорядке. – Я тут отделывал абзац.
– Ой, милый, мы прервали поток вдохновения?
– Ничего, пустяки.
– Мне не терпелось узнать, как прошел обед.
– Конечно, конечно. Сейчас все расскажу. Да, Берти, Дживс привез твои пожитки. Они в комнате для гостей. Разумеется, я рад тебя принять. Какая неприятность с этим пожаром.
– С каким пожаром? – спросила Нобби.
– По словам Дживса, Эдвину удалось дотла спалить «Укромный уголок». Это правда, Берти?
– Полнейшая правда. В счет доброго дела за прошлую пятницу.
– Ах, какое несчастье! – воскликнула юная Нобби с глубоким сочувствием, которое так красит женщину. Боко, наоборот, подошел к вопросу с другой стороны.
– А по-моему, – сказал он, – Берти дешево отделался. Он, кажется, даже не обжегся. Сгоревший дом – безделица. Обычно, когда Эдвин принимается наверстывать отставание по части добрых дел, это связано с опасностью для человеческой жизни. Вспоминаю, как он однажды чинил мне электрическую яйцеварку. Я иногда, уйдя с головой в работу и прилагая все усилия на благо моих читателей, подымаюсь утром пораньше, еще до прихода хозяйки. В этих случаях я имею обыкновение варить себе для поддержки творческих сил яйцо в патентованном приспособлении, которые продаются в магазинах. Ну, вы знаете, о чем я говорю. Такая штуковина, которая утром будит вас звонком будильника, желает вам доброго утра, заливает воду для кофе, поджигает снизу горелку и приступает к варке яйца. Ну и вот, назавтра после того, как Эдвин в ней что-то починил, яйцо, едва очутившись в машинке, вылетело пулей и прямо мне по носу, так что я даже упал. А сколько крови вытекло, страшно вспомнить. Вот почему я утверждаю, что, раз у тебя все обошлось только пожаром, считай, тебе сильно повезло.
Нобби высказала надежду, что когда-нибудь найдется человек, который не остановится перед убийством Эдвина, и мы согласились, что, безусловно, к тому идет.
– А теперь, дорогая, – сказал Боко все тем же необъяснимо ликующим тоном, которым я, зная истинное положение дел, не мог не восхититься, – ты, должно быть, хочешь услышать, как прошел наш обед. Так вот. Он прошел очень хорошо.
– Милый!
– Да, прекрасно прошел. По-моему, начало положено замечательное.
– Ты был остроумен?
– Необыкновенно остроумен.
– И раскован?
– Даже более того.
– Ангел! – произнесла Нобби и быстро поцеловала его раз пятнадцать подряд.
– Да, – не остановился на этом Боко. – Мне кажется, на него подействовало. Трудно, конечно, утверждать, когда у человека такая непроницаемая физиономия, скрывающая всякие чувства, но, на мой взгляд, он начал смягчаться. Мы ведь и не ожидали, что он с первого же раза упадет мне на грудь, верно? Обед должен был только подготовить почву.