Радость познания
Шрифт:
Журналист: Еще один вопрос по вашим лекциям: вы говорите, что «следующая великая эра пробуждения человеческого интеллекта может создать методику понимания качественного содержания уравнений». Что вы под этим подразумеваете?
Фейнман: В этом месте я говорил об уравнении Шредингера [34] . Из этого уравнения можно получить соединение атомов в молекулы, химические валентности — но когда вы смотрите на него, вы не видите богатства явлений, о которых знают химики; вы не знаете, что кварки находятся только в связанном состоянии и не существует свободного кварка — вы увидите, а может быть, и не увидите всего этого, но вопрос в том, что, когда вы смотрите
34
Эрвин Шредингер (1887–1961) — лауреат Нобелевской премии по физике 1933 года (вместе с Полем Дираком) за открытие новых эффективных форм атомной теории. — Примеч. ред. иностр. издания.
Журналист: Это оставляет людям вопросы о турбулентности — метеорологам, океанографам, геологам и конструкторам самолетов, — ставит их в затруднительное положение, не так ли?
Фейнман: Абсолютно точно. И может быть, один из этих людей в затруднительном положении будет особенно разочарован и прояснит проблему, и в этом случае станет физиком. Турбулентность — не такой уж простой случай физической теории, она может справляться только с простыми случаями — любой сложный случай мы не сможем описать. У нас нет пока подходящей фундаментальной теории.
Журналист: Возможно, есть смысл вписать это в учебники; ведь люди, далекие от науки, не имеют ни малейшего представления о том, как часто теория расходится с практикой.
Фейнман: Это результат очень плохого образования. Изучая физику, каждый со временем приходит к пониманию: мы знаем лишь малую толику того, что происходит в нашем мире. Наши теории действительно очень ограниченны.
Журналист: Сильно ли меняется взгляд физиков на качественные следствия уравнений?
Фейнман: О да! Но мы в этом не слишком сильны. Дирак сказал, « понятьфизическую проблему — значит быть способным видеть ответ, не решая самих уравнений». Может быть, он преувеличивает, может быть, решение уравнений — это опыт, который необходим для более глубокого понимания, но пока вы не поняли, вы решаете уравнения.
Журналист: Как преподаватель, чем вы можете поддержать такую способность?
Фейнман: Я не знаю. У меня нет способа прояснить, до какой степени четко я излагаю мысли своим студентам.
Журналист: Проследят ли когда-нибудь историки науки за деятельностью ваших студентов, как это было со студентами Резерфорда, Нильса Бора и Ферми?
Фейнман: Сомневаюсь. Я постоянно разочаровываюсь в своих студентах. Я не тот учитель, который знает, что делает.
Журналист: Но вы можете проследить за своим влиянием другим способом, скажем, влиянием на вас Ганса Бете или Джона Уилера?..
Фейнман: Конечно. Но я не знаю, каково мое влияние. Возможно, это мой характер — не знаю. Я не психолог и не социолог, я не понимаю людей, даже себя. Вы спросите, как этот парень учит, что его оправдывает, если он сам не знает, что делает? Так или иначе, я люблю учить. Мне нравится обдумывать новые способы взгляда на вехци — объяснять, делать их более понятными; правда, возможно, я не делаю их понятнее. Возможно, то, что я делаю, просто развлекает меня.
Я научился жить, не зная чего-то. Я не уверен, что добился успеха, но как я уже говорил раньше, что касается науки, я отдаю себе отчет в своем незнании. И меня восхищает необъятность мира!
Журналист: Когда вы вернулись в офис, вы приостановили обсуждение лекции по поводу цветного зрения. Это достаточно далеко от фундаментальной физики, не так ли? Не
Фейнман: Физиология? Разве это физиология? Дайте мне немного времени, и я прочту лекцию о чем-нибудь из физиологии. Мне доставляет удовольствие ее изучать и узнавать в ней разные вещи — я вам могу гарантировать,что это будет интересно. Я ничего не знаю, но я твердо знаю, как любое явление становится интересным, если начинаешь изучать его достаточно глубоко.
Мой сын думает так же, хотя круг его интересов гораздо шире моего в его возрасте. Он интересуется магией, компьютерным программированием, ранней историей церкви, топологией — о, ему потребуется жуткое количество времени — ведь существует столько интересных вещей. Мы любим сидеть и беседовать о том, насколько другими оказываются вещи и явления по сравнению с тем, что мы от них ожидаем; например, мы сажаем космический корабль «Викинг» на Марс и пытаемся придумать, как найти жизнь на Марсе. Да, сын во многом похож на меня, по крайней мере я передал ему по наследству эту идею — все, что интересно одному человеку, будет интересно и другому.
Естественно, я не знаю, хороша эта мысль или нет… Вы поняли меня?
10. Наука ослепляющей дикости: некоторые замечания по поводу науки, псевдонауки и рекомендации, как не дать себя одурачить
Вопрос: Зачем Фейнману понадобилось рассказывать выпускникам университета о знахарях, экстрасенсах, племенах островов Южных морей, о волшебной силе рога носорога или масла «Вессон»?
Ответ: Все это примеры, которые хитроумный Фейнман использует, чтобы убедить заканчивающих обучение выпускников, что честность в науке вознаграждает больше, чем слава и временные успехи в жизни. В своей речи, обращенной к выпускникам Калтеха 1974 года, Фейнман преподносит им урок научной честности вопреки нажиму высших слоев общества и сердитым взглядам банковских структур.
Средневековье изобиловало суевериями и глупейшими идеями, например, что кусочек рога носорога повышает потенцию. (А вот и другая нелепая идея средних веков — следует носить обвислые свободные головные уборы.) В эти же времена был разработан метод отбора стоящих идей — нужно было на практике убедиться, работает ли данное положение, и если не работает — отбросить. Этот метод, безусловно, оказался системообразующим в науке. Он разработан достаточно хорошо. Правда, трудно понять, как и в наши дни процветают колдуны и знахари, когда ничто из их предсказаний реально не работает или сбывается очень-очень редко.
Но даже сегодня я знаю немало людей, которые рано или поздно рассказывают о «летающих тарелках», астрологии или некоторых формах сознательно распространяемого мистицизма, о новых видах информации, экстрасенсах и тому подобном.
Большинство людей верят в разные странные вещи, которые я решил подвергнуть исследованию. Мое любопытство к изучению фактов привело к трудностям, когда я обнаружил, сколько всякого «хлама», о котором можно говорить, я не могу включить в свое выступление. Я был ошеломлен. Во-первых, я начал с изучения различных идей и опыта мистицизма. Сначала я забирался в изолированные резервуары (там было темно и тихо, и вы покачивались на воде, насыщенной английской солью) и провел много часов в галлюцинациях, так что теперь у меня имеется кое-какой опыт на этот счет. Потом я поехал в Эсален, где процветают мистические верования. (Это абсолютно своеобразное место — советую вам там побывать.) Я просто обалдел — никогда не предполагал, как много всякой всячины там намешано.