Радость, словно нож у сердца
Шрифт:
Она отвлеклась на какое-то движение у входа на кухню. Там стояла Салли, худенькая, в выцветшей пижаме с Русалочкой, и сонно протирала глаза, пытаясь разобрать, что же она такое видит.
Джефф шагнул к дочери.
– Са-а-алли, – пропел он, подняв ее на руки и обнимая. Потом с улыбкой повернулся к Энни. – Видишь мамочку? – спросил он. – Она нехорошо себя ведет. Надо с этим что-то делать. Давай-ка вместе подойдем поближе и попросим ее поставить сковородку.
Девочка у него на руках сжалась в комочек, он шагнул к Энни, держа ее между собой и женой, словно щит.
Энни была вынуждена поставить сковородку обратно
– А теперь, – ухмыльнулся Джефф, – мамочка плохо себя вела, а мы ведь с тобой знаем, что делают с плохими девочками, правда?
Салли кивнула – она смотрела матери прямо в глаза, и лицо у нее было строгое.
– Плохие получают по заслугам, – сказала она.
Джефф поставил ее на пол и одной рукой отпихнул чуть в сторону. А другой замахнулся.
Начиналось все с ударов наотмашь тыльной стороной ладони – сильных, иной раз костяшки ей кожу рассекали. А когда она падала на пол, он начинал работать кулаками, правда, по лицу уже старался не бить.
Она ждала.
И инстинктивно дернулась, когда он резко выбросил руку в ее сторону. Громкий треск удара оглушил ее, она лишь ошеломленно моргала, глядя, как Джефф отшатнулся назад, ухватившись за кулак другой рукой. Он так ее и не коснулся – и тем не менее сложился сейчас вдвое, баюкая руку. Она отлично слышала, как он что-то ударил – вот только не ее.
– Черт! – сказал он. – Мать твою, ты же мне руку сломала. – Он злобно уставился на нее, явно ожидая увидеть кровь на лице, быстро распухающую скулу. Однако она стояла перед ним так же, как и раньше, без каких-либо внешних повреждений – вот только сердце колотилось так, словно собиралось выскочить из груди.
– Какого хрена?.. – Он снова бросился на нее, выставив другую руку, чтобы схватить ее за горло.
Растопыренная пятерня словно отскочила обратно, Энни услышала какие-то щелчки.
– Вот черт! – Джефф снова отступил на шаг и ошарашенно уставился на левую ладонь, на вывихнутые пальцы.
Энни сказала Салли:
– Марш к себе!
Девочка метнулась прочь.
Джефф опустился на одно колено, хрипло, взахлеб дыша, бешено вращая покрасневшими глазами.
Энни снова взяла сковородку, шагнула вперед и выплеснула жир от бекона прямо мужу в лицо. Кипящий жир разбился обо что-то, ей невидимое, на Джеффа не попало ни капли. Ужас у него на лице, лишь частично различимом за потеками жира, сменился крайним изумлением.
– Я ж тебя убью на хрен, сучка!
Энни, которую внезапно оставили силы, хотя внутри ее распускалось сейчас удивительное спокойствие, поставила сковородку обратно на плиту. Жир собрался в лужу на полу, на невидимом барьере между ней и мужем не осталось ни капельки. Она машинально протянула руку за рулоном бумажных полотенец. В доме они были постоянно нужны, а на кухне рулон был единственным мягким предметом, который можно было прижать к синякам после очередных побоев. Она взяла рулон в руки – и замерла. Потом подняла глаза на мужа, встретила его злобный взгляд и покачала головой.
– Это вряд ли, Джефф. Думаю, с этим покончено. Наконец покончено.
Она смотрела на мужа – и вдруг почувствовала приступ жалости.
– Ну и что ты, злюка несчастный, теперь будешь делать?
Сектор Газа, Израиль.
25 мая, 14.13
Рядовая Сил
Никто не мог никуда продвинуться. Ни вопящая толпа по ту сторону, ни получившая приказ армия. Над головой кружили дроны, откуда-то с севера доносился рев авиамоторов – далеко и на большой высоте. Что-то ей подсказывало, что авиация столкнулась с похожими проблемами.
Несколькими часами ранее из-за насыпи дороги в трех сотнях метров отсюда в сторону еврейских поселений по высокой дуге вылетели шесть ракет. Все шесть взорвались в воздухе в верхней точке траектории. Триангуляция посредством радаров и дронов позволила точно определить место старта, сразу же был нанесен контрудар, но и эту ракету постигла та же участь – она безвредно сдетонировала прямо в воздухе.
Руфь слышала испуганно-возбужденные голоса в наушниках – подразделения одно за другим вступали в пререкания насчет того, что теперь делать, или требовали приказов. Она ничего не говорила, просто смотрела, не двигаясь и впервые за свою недолгую жизнь не испытывая страха. Палестинцы прекратили швырять камни и всей толпой ломанулись к ним, тут же налетев на одно из силовых полей. Передние ряды прижало к барьеру, а задние еще продолжали рваться вперед. Наконец попытки прекратились, люди захромали обратно, утирая кровь с разбитых носов и рассеченных губ.
Чуть раньше в квартале отсюда случилась перестрелка. Отделение разведчиков наскочило на группу местных, внезапно оказавшихся на расстоянии вытянутой руки. Все принялись орать друг на друга, выяснилось, что местные вооружены, радиообмен, сперва отрывистый, сделался лихорадочным, потом – паническим. Поскольку пули ни в кого не попадали.
Она чуть обернулась – появился капитан Давид Бенхольм, как всегда загорелый, редкая золотистая борода блестит на солнце.
– Даже в лоб никому не дашь, – сообщил он, запустив в бороду пятерню. – В дом не вломишься, никого не арестуешь, не выгонишь. – Он посмотрел ей в глаза. – Патовая ситуация, Руфь. Во всех отношениях.
– И что теперь? – спросила она.
Автомат был перекинут у него через плечо, и он был похож на человека, вдруг разом утратившего всяческую бдительность. Он казался гораздо моложе того воина, которого она привыкла видеть: без колебаний отдающего приказы и нажимающего на спусковой крючок. Да и вообще красавцем. Вытащив пачку «Мальборо», он предложил сигарету и ей.
– Что теперь? Не знаю. И никто не знает.
И, помолчав, добавил:
– Подозреваю, придется договариваться.
Парнишка из толпы по другую сторону улицы помахал им рукой и жестами показал, что тоже хочет закурить. Потом осторожно приблизился. Они не препятствовали, просто смотрели, как он проходит там, где только что было силовое поле. Все зависело от намерений, и глаз, наблюдавший за этой сценой, как и за многими другими, никогда не ошибался.