Радрадрабен
Шрифт:
– Достаточно, уважаемый Булин! – благосклонно прервал его Бека. – Это прекрасное предложение, и мы принимаем его. Только, как нам кажется, четверти товаров будет вполне достаточно. Со свойственной вам мудростью вы, конечно, согласитесь с такой постановкой вопроса?
Робин разинул рот и попытался было объяснить, что никаких товаров у них нет и никогда и в помине не было, но заработав толчок локтем от Глендавейн, благоразумно промолчал, предоставив Беке самому выпутываться из щекотливого положения. Тот же, что называется, оказался в своей стихии.
И действительно,
Тут же был изготовлен и документ, и на пергамент торжественно легли подписи Булина, сына Мулина, сына Толина, сына (множество предков гнома занимало два отдельных листа), и Беки Арафейского (список титулов последнего был этим и ограничен).
– Вы изволите проследовать немедленно, глубокоуважаемые? – почтительно пропищал сын Мулина. – В таком случае благоволите подвести своих вьючных животных и остальных ваших спутников ко входу в подземелья.
– Где находится вход?
– У этой самой скалы, только с обратной стороны. Стража всё слышала и пропустит вас.
– Стража? Признаться, я никого не заметил, – насторожился Робин.
– Хи-хи-хи! – радостно взвизгнул гном. – Ещё бы! Было бы удивительно, поразительно, невероятно, если бы стража гномов была бы замечена жителями надземелья! Это немыслимо! Этого просто не может, никогда не может быть!
– Двадцать шесть воинов-секирщиков под предводительством капитана, – сухо уронила Глендавейн. – Плюс двое молодых оруженосцев, вооружены только короткими пиками. Их, конечно, можно в расчёт не принимать. Имена перечислить?
Сын Мулина был уничтожен. Он сник, съёжился и как-то потух. Из последних сил, пытаясь сохранить остатки гордости, он молча дал знак следовать за ним.
За скалой в неверном лунном свете чернел вход в подземелья гномов, откуда тянуло затхлостью склепа и какой-то почти физически ощутимой могильной жутью. Робин был готов поклясться, что никакого прохода в скале раньше тут не было.
– Вводите караван, – пискнул Булин. – Нашу часть товара разгрузим позже, когда подойдём к хранилищу.
– Нет у нас никакого товара, достопочтенный Булин, – с фальшивой печалью ответил Бека. – Вот эти лошадки и есть всё наше имущество.
– Как?!! – вскричал оскорблённый до глубины души гном. – А как же договор?!
– Подлежит неукоснительному соблюдению, – с сокрушённым выражением лица кивнул пройдоха. – А поскольку положенная вам третья часть от ничего и есть ничего…
– А-а-а!!! Надули! Это гнусно, отвратительно, нечестно! Это подло и беспринципно! И зачем, зачем я только связался с вами! О, позор моей седой бороде!
– Вынужден согласиться, уважаемый. Это получилось для вас не совсем удачно, – кивнул Бека. – Но подумайте, ведь у нас просто не было выбора. Мы находились в безвыходном положении.
– Ваше положение касается только вас! Вы должны были…
– Что мы должны были, это наше дело, – вмешался Робин. – А договор есть договор.
– Но как же?! За проход под городом платят все. Вы хотите сказать, что собираетесь пройти без вознаграждения? Это нам невыгодно, невыгодно и ещё раз невыгодно! Неполученная прибыль есть прямой убыток!
– А вот это касается только вас, – парировал граф.
– Мы отдадим вам одну лошадь, – сказала Глендавейн. – Это будет честно. У нас действительно больше ничего нет.
Бека яростно обернулся к ней, но не посмел сказать ни слова. Вид у девицы был самый решительный, хотя спокойствию своему она, как всегда, не изменила ни на гран. Робин также счёл за лучшее промолчать.
Булин, сын Мулина, был вынужден смириться со сложившимся обстоятельствами. Здраво рассудив, что лошадь составляет больше, чем «ничего» (хотя вьючные животные в соглашении шли отдельной графой и налогообложению не подлежали), он сдался. Махнув рукой, он первым ступил на ведущую вниз эстакаду, образованную тщательно подогнанными гранитными плитами. Безмолвная стража бесшумно расступилась, лишь под лучами покидаемой на ясном небе луны блеснули полированные лезвия боевых топоров.
Подземелья гномов ничем не напоминали описания их из саг и легенд. Никакой торжественности, никаких церемоний не было и в помине. Больше всего подземелья походили на растревоженный муравейник. Никого не интересовало, откуда взялись и куда движутся люди, ведущие в поводу усталых понурых коней. Опрометью проносились пустые и гружёные породой тачечники, маршировали куда-то отряды строителей с факелами и огромными кайлами на плечах, из бесчисленных боковых штреков слышался непонятный стук и скрежет, а далеко, в глубине, в самом средоточии переплетения бесконечных тоннелей, что-то равномерно и безостановочно бухало. По стенам сочились грязные ручейки, и звуки падающих время от времени капель без следа умирали в неподвижном воздухе. Всё это создавало настолько гнетущую и неприятную атмосферу, что граф даже потихоньку сплюнул.
Булин, напротив, заметно оживился. Похоже было, что он просто физиологически не умел долго пребывать в скверном настроении. Поглаживая бороду, он подкатывался то к одному, то к другому, и сыпал сведениями – о времени сооружения того или иного зала, перехода или коридора, о количестве занятых в строительстве рудокопов (такой-то, сын такого-то, сын такого-то…), о найденном при этом золоте и драгоценных камнях – и о всём прочем, совершенно ненужном, но составлявшем, по мнению гнома, немеркнущую славу и гордость подземного народа и потому достойном упоминания.
Робин, который совершенно запутался в бесконечных поворотах и ответвлениях, и которому эта трескотня начинала надоедать, попытался вернуть его на более актуальную тему:
– А сколько нам ещё топать?
– Сколько пожелаете, уважаемые! – живо откликнулся Булин, хитро сверкнув глазками. – Если хотите, можем хоть сейчас на поверхность! Правда, над нами Город…
Он остановился, пережидая, пока отряд стражи пересечёт длинный гулкий коридор, по которому они двигались.
– Нам нужно на ту сторону города, – пояснил Бека.