Шрифт:
Гвоздь цепи (пролог)
В пещере был создан весь возможный комфорт. На стенах, покрытых затейливой резьбой вперемежку с золотыми горельефами – изображениями батальных сцен – грудами висели драгоценные ковры, такие же ковры были навалены под ногами. Хранитель, неподвижно сидевший перед пылавшим камином, знал, что стоит ему захотеть – и обстановка тут же изменится, подстраиваясь под малейшие его желания. Полы – нефритовые? Мраморные? Пожалуйста! Во мгновение ока! Своды ниже? Выше? Пожалуйста! Нужен бассейн? Раздвинуть стены? Без вопросов!
Вот только хотеть ему уже смертельно
Всё же это была тюрьма. Великолепная, золотая – но тюрьма. Он не мог покинуть свой пост – по крайней мере, так он воспринимал сложившееся положение. Нет, конечно, выйти он мог, даже через толщу породы – он же был практически всесилен! – да только всесилие его ограничивалось этой проклятой пещерой. За пределами её он терял всё. Любой деревенский колдун был бы сильнее его, и это больно било по самолюбию. Он страдал – тем привычным страданием, которое незаметно и безотвязно отравляло всякий миг его бесконечной жизни. В самом деле, какой бог, волшебник, человек или даже распоследний жалкий эльф согласится поменяться с ним судьбой?
Изгнанник. Самое страшное, что изгнание это было почти добровольным. На него – ну почему именно на него?! – пал Жребий, пал столько лет назад, что бог и сам этого точно не помнил. Остальные из Великих с радостным облегчением оставили его здесь навсегда, наложив страшные заклятия, разрушить которые не мог никто. Отныне он стал Хранителем Весов – тем, на котором лежал невыносимый груз ответственности. Боги объединёнными усилиями сумели создать магический жезл, которым можно было управлять судьбами, лежащими на Весах. И что с того, что жезл этот внешне напоминал обыкновенную кочергу?!
Он был Хранителем Весов – да-да, тех самых весов, на которых покоилась судьба мира, судьбы всех населявших его существ – богов, людей, гоблинов, троллей… Всех тех хумми, которые населяли этот мир, да и не только их. Всех живых тварей без исключения. В том числе и его самого. Не зря другие боги сторонятся Хранителя, предпочитая никогда даже не вспоминать о нём – кому охота признавать зависимость от кого или чего-либо? Не зря смертные опасливо оглядываются, передавая легенды о нём из уст в уста под страшным секретом, и даже скальды не рискуют петь о нём свои саги…
Что ж, он принял эту участь. Поначалу он бесновался, вызывая землетрясения и вулканические катаклизмы. Затем запил, и период этот продолжался довольно долго. Но бессмертие – страшная штука, и несокрушимое здоровье легко превозмогло несколько веков беспробудного пьянства, отразившихся, правда, на мире периодом упадка и получивших название Потерянных. Его самого Потерянные века наградили лишь одутловатостью щёк и лёгкой лиловостью носа. И вновь потекли бесконечные годы…
Длительное одиночное заключение наложило отпечаток на его характер. Хранитель стал раздражительным и склочным, и часто от нечего делать придумывал различные каверзы и злые штуки, которым бы подверг своих былых коллег в случае, если бы сумел освободиться.
И однажды он понял, как это сделать.
Звено первое
– …а я говорю, что тот единорог не был кастратом! – сиплый рык сопровождался грохотом пивной кружки, с размаху опущенной на дубовую столешницу.
Все головы повернулись к столу, за которым сидели двое: здоровенный нечёсаный детина, только что изрыгнувший фразу про единорога, и маленький вертлявый человечек в плаще не по росту. Некоторые посетители таверны, подхватив своё пиво, тут же двинулись на голос – затронутая тема обещала весьма интересный разговор.
Граф Робин Айтер уныло следил за ними глазами: ещё пару недель назад он и сам с удовольствием присоединился бы к весёлой компании и охотно послушал бы очередную небылицу. На этом забытом всеми богами острове количество хвастунов и вралей превосходило все разумные пределы. Если верить всем байкам, которые за время своего пребывания здесь выслушал Робин, выходило, что не только драконов, троллей, вампиров вкупе с прочей кровожадной живностью, но и обычных комаров на острове не должно было остаться даже на развод – всех их давным-давно перебили доморощенные герои. Однако комары были, с наглой очевидностью кусая всех подряд, стоило лишь чуть-чуть ослабнуть дневной жаре. А из всех мало-мальски экзотических существ здесь водились разве что василиски.
Тут Робин вздохнул – эх, будь они неладны, эти василиски! Точнее, тот самый, один-единственный василиск. А всё дурацкая спешка, неоправданное самомнение и как результат – идиотский обет. Обет! Да было бы кому, была бы это, скажем, прекрасная принцесса… А то ведь старая жаба, страшная, как грех, вдова какого-то занюханного барончика! Хотя, с другой стороны, дело-то казалось совсем простым: окоротить зарвавшегося василиска, безобразившего по всей округе. Скотина пакостил из чистого – как понял Робин – озорства: травил рыбу в единственной на острове речушке, поджигал заготовленное на зиму сено (возле сгоревшего стога как-то случилось найти огниво и трут с характерным запахом василиска), гадил на дорогах и даже однажды умудрился навалить кучу прямо посреди замкового двора.
Рассказывая всё это, баронесса нервно теребила надушенный платочек, закатывала глаза и смахивала несуществующие слезинки. Граф слушал рассеянно, вежливо поддакивал в нужных местах, иногда сочувственно качая головой. Мысленно он был уже дома.
В самом же конце разговора баронесса упомянула о том, что в последнее время василиск стал приставать к одиноким женщинам и – особенно! – к девицам. Это было тем более удивительно, что ни с гастрономической, ни с сексуальной точки зрения человеческие особи женского пола не должны были его интересовать. Но вот поди ж ты…
Василиски были вегетарианцами, но что касалось флоры, питались практически всем, отдавая, впрочем, предпочтение поганым грибам, в изобилии произраставшим по окрестным оврагам. Может быть, именно от этого они приобретали необыкновенную живучесть и способность испражняться светящимся дерьмом.
Всё это Робин хорошо знал, поэтому и удивился, что животное стало приставать к дамам, ведь никакого резона ему в этом не было. Ещё он деликатно поинтересовался, отчего это на поимку распоясавшегося хулигана не был отправлен отряд замковой стражи. При всей живучести василисков и их сильно преувеличенной способности обращать взглядом всё живое в камень (на самом деле всё ограничивалось лёгкой головной болью и тошнотой – вроде как с похмелья) – так вот, при всей их живучести, десятка серебряных арбалетных болтов было бы предостаточно, чтобы навеки извести проклятую тварь.