Радуга 1
Шрифт:
Теперь он сам нуждался в помощи. Он поселился недалеко от тех мест, где когда-то погиб один мальчишка, ничем не примечательный, кроме воли к жизни, старого приятеля и обладания мечом (об этом также в «Мортен. Охвен. Аунуксесса»). Меч был замечателен не только качеством металла и послужным списком, но и своей редкой формой. Пес бы то с ним, да вот только буквально на днях выяснилось, что ему нужно хоть одним глазком взглянуть на тот легендарный клинок. Ибо тогда станет ясен весь путь, как он надеялся, домой.
Меч пропал где-то в этих местах, но он не верил, что бесследно.
Блуждая в размышлениях и воспоминаниях, он натолкнулся
— Как вы здесь оказались? — спросил один из них, тот, что завалился наземь.
— Фокус-покус, господа.
Второй молча протянул кружку с дымящимся чаем. Наверно, даже, свою. Ладно, не плевал же он туда, в самом деле!
— Я тут мимо шел, решил вот пообщаться. Скучно, порой, знаете ли! Не беспокойтесь, я сам по себе, к государству отношения не имею. Не грабитель, не хулиган. Могу за хорошей беседой и водки выпить. Посижу чуток, да и пойду своей дорогой. Не обременю?
Парни переглянулись, но летний вечер, добрая еда, холодная водка, костер, стреляющий в небо искрами и тишина — это самое лучшее средство почувствовать себя умиротворенным.
— Я — Иван, он — Шура, разделите с нами еду, — сказал Ваня.
— И водку тоже разделите, — добавил Шура и вытащил из холодильника ополовиненную бутылку.
— Спасибо, — он кивнул головой. — Я привык, чтоб меня называли «Куратором», имя же мое нехорошее и сложное, да я и отвык от него. А можете — Сатанаилом. Как изволите.
Он рассказал, что всю свою жизнь занимается историей, истинной историей, в чем очень даже преуспел. Много знает из «краеведения». Объяснил, кто такие «богомилы», покритиковал оккультиста Скалигера, создавшего в 16 веке, так называемую, «хронологию», основываясь на масонство, смеялся над нынешней действительностью.
— Этот Скалигер напридумывал всего, а нам, точнее — вам с этим приходится считаться. Наше эра, до нашей эры — все это ботва. И настоящие римляне бились с германцами не так уж и давно: каких-то десять веков назад, а не до н. э. И Сократ мыслил в пятнадцатом веке, а не при царе Горохе. И евреи, под предводительством Моисея за пару столетий до Иисуса ходили поклоняться великому Богу-Савоафу. Радиоуглеродный анализ — полная ерунда, шарлатанство, способ внести сумятицу в умы, — говорил он, радуясь возможности высказаться, чем удивлял самого себя. Парни пьянели, его же алкоголь не брал. Но говорить хотелось.
— Кто такой Савоаф? Северный Бог. А евреи сорок лет не по своему жалкому клочку суши ходили. Они пошли туда, куда позднее отправился сам Апостол Андрей-Первозванный — беседовать с Богом. Куда, вы можете спросить? И я вам отвечу. Сюда. Моисей помер на горе Нево. Эта гора — остров в Ладоге, кою раньше и величали «Нево». А у острова — библейское имя. Потомки тех евреев даже государство создали, Хазарию. Запомните, следопыты, никакая летопись не писалась без вранья — всегда нужно было вставлять хвалу и почтение власть имущим, какой бы мразью они ни были, а то и в сан «святых» возвести. Правда — в устных преданиях.
— Минуточку! — вставил Иван. — Значит, евреи были здесь?
— А то! — он поднял палец к темному, как глаза ночного хищника, небу. — Этот парень, Лемминкяйнен, что жил в этой деревне. У него ж еще другое имя было! Каукомъели! Переводить не буду — пусть останется его маленькой тайной, но связано оно с его корнями, между прочим, хазарийскими. Кстати, занимательная штука эта ваша «Калевала». Его герои: положительный во всем — Иллмарийнен, и отрицательный — Лемминкяйнен. А между ними Моисей — Вянемёйсен. Мудро: все люди разные. Но следует отметить забавную вещь — золотого тельца создал как раз Иллмарийнен.
— И что? — поинтересовался Суслов, разливая остатки водки из бутылки по кружкам. Легкий хмель, несмотря на изрядное количество принятого на грудь, присутствовал, дурь, туман и тяжесть в голове — отсутствовали. Ночной гость, выпив и закусив, протянул руку куда-то себе за плечо и тут же ее вытащил, словно просто почесался. Но в кулаке оказалась зажато горлышко Абсолют Куррант, что призывно переливался и булькал в мутном стекле литровой емкости. Шура, обрадованный и несколько озадаченный, невежливо заглянул сотоварищу по выпивке за спину: там покоился всего лишь небольшой рюкзак защитного цвета. Алкоголь незамедлительно улегся в рефрижератор доходить до кондиции.
— А то, — усмехнулся гость. — Поражаюсь я вам, человекам. Вроде бы и признали в 1930 году науку «этологию», а ведете себя — стыдно порой становится. Эта этология изучает поведенческие замашки соотносительно с животными повадками и инстинктами. Она должна помочь по сути своего существования людям отличаться от зверья. Но посмотри в телевизор: сидит, глаза пучит, щеки дует, блеет глупости. Точно так же ведет себя любой примат, которому создали бы условия оказаться на верху в своей иерархии. Или опричнина: создана для грабежа своего же народа в карман «государства» и в свой карман, который бездоннее. Зачем? Да для извращенного самоутверждения — «я покажу, кто тута хозяин». Случись беда — спрячутся, сволочи под лавки. Но хороших людей — большинство. Откуда же берутся опричники? Или, говоря по-вашему, по-северному — кромешники? Этология нас учит, что особь, ощущающая себя безнаказанной теряет самоконтроль. За плечами у нее не выработанный образ поведения, а стадо, которое в случае чего порвет всех на части. Но это стадо не может давать отпор кому-то равному по силе: оно специализируется на беззащитных одиночках. И эта специализация приводит к ложному чувству собственного бессмертия. Но это же не так по моему глубокому убеждению. Доводилось мне работать с контролерами качества: умнейшие и добрейшие люди. Но только одна проблема — не живут долго (об этом в книге «Кайкки лоппи»). Не может человек быть всемогущим, теряет он свою человечность. Становится скотом. Этология! Но Иисус Христос, понесший кару за всех и каждого, оставил вам совесть, которая и единственная должна быть за плечами. Она отличает вас всех от животных.
Наступил момент тишины. Только костер изредка стрелял своими короткоживущими светлячками-искорками. Ивану подумалось, что в такой момент, если верить народу, кто-то обязательно рождается. Кто-то нехороший.
— Кстати, эти опричники, Басуровы и Скуратовы, при Иване Грозном были. Сколько времени-то минуло! — сказал он.
— И что? Название не меняет сути. Не согласен?
— Не согласен, — ответил Иван. Потом сощурил один глаз, посмотрел на Суслова: тот в ответ поднял руки, согнув их в локтях и выставив ладони, потом попеременно клюнул пальцами плечи. Ванька хмыкнул и добавил: