Шрифт:
Пролог
Вашингтон
Декабрь 1990 года
Среди репортеров, толпившихся у Мемориального госпиталя, можно было увидеть и политических обозревателей самых элитарных вашингтонских изданий, и редакторов отделов скандальной хроники чуть ли не всех бульварных газет. Затишье в политической жизни по случаю рождественских праздников заставило большинство маститых журналистов присоединиться к своим коллегам, освещающим шоу-бизнес. Они примчались сюда, потому что несчастный
Алекса была актрисой. И все же многие считали ее в некоторой степени избранницей народа: миллионы зрителей искренне полюбили Тейлор в роли журналистки Стефани Винслоу и назвали телесериал «Пенсильвания-авеню» лучшим за последние пять лет. И хотя некоторые журналисты в Вашингтоне не преминули сделать язвительные замечания по поводу премьеры «драмы страсти, силы и судьбы», все они тем не менее признавали талант и очарование звезды. Пресса любила Алексу, так же как и публика. И хмурые лица репортеров, собравшихся перед Мемориальным госпиталем, лучше всяких слов отражали общее тревожное настроение.
— Кэтрин, как ваша сестра? Сенатор, что вы можете нам сказать?
— Насколько серьезны ее травмы? Алекса все еще в коме? Доктора считают, она выживет?
— Мисс Тейлор! Мы знаем, что вы были с сестрой в коттедже, когда раздался тот телефонный звонок. Кто звонил? О чем был разговор? Не он ли явился причиной аварии, в которую попала Алекса? Не видит ли полиция здесь преступление?
— Кэтрин, вы давали кровь для Алексы? Вы согласитесь стать донором и отдать почку, если…
Роберт предупредил, что их ожидает шквал вопросов, и посоветовал не отвечать ни на один. Да Кэтрин и сама знала, какие вопросы зададут репортеры: те же, что мучили всю ночь и ее. Те же вопросы, за исключением последнего: «Вы согласитесь стать донором?»
Сердце Кэтрин давало мгновенный и искренний ответ: «Да, разумеется!» Хотя душа при этом разрывалась от безмолвного мучительного крика: «Если Алексе понадобится моя кровь, моя кожа, моя почка, я не задумываясь их отдам, но…
Но все это будет не более чем жертва чужого человека. Потому что Алекса, моя любимая родная сестра, на самом деле мне вовсе не сестра…»
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
Канзас-Сити, штат Канзас
Май 1968 года
— Мой муж скоро будет, — сообщила Джейн Тейлор санитару в розовом халате, сопровождавшему ее из палаты в вестибюль больницы. — Я встречу его здесь, в этом совершенно мне ненужном, но положенном по больничным правилам кресле-каталке. Вам действительно незачем дожидаться мистера Тейлора вместе со мной. Я прекрасно себя чувствую.
Правда же заключалась в том, что Джейн никого не ждала, она даже не сообщила мужу о своей выписке. И как только санитар удалится, Джейн выберется наконец из этого проклятого кресла.
Она не очень-то стыдилась собственной лжи. В конце концов, врачи, медсестры и психологи сами обманывали Джейн. Хотя их ложь рождалась из самых лучших побуждений: все считали, что делают это во благо Джейн.
— Мы хотим перевести вас в терапевтическое отделение, — сказали ей врачи, когда Джейн достаточно оправилась и была готова покинуть отделение реанимации.
Терапевтическое отделение очень далеко от акушерского, где лежат вновь испеченные мамаши со своими малышами. Словно созерцание их счастья могло усугубить и без того безмерное горе Джейн! До чего же странно вспоминать о том, что каких-то семь дней назад ее жизнь была настоящим праздником.
Всего неделю назад, ясным весенним утром, Джейн, Алекса и Александр выехали из своего уютного дома в провинциальной Топике, направляясь в Канзас-Сити, где на художественной выставке экспонировалась замечательная керамика Джейн. Это должно было стать их последним семейным путешествием в прежнем составе из трех человек. Ведь скоро, очень скоро появится новое существо. С каким восторгом шестилетняя Алекса болтала о будущем младенце, предсказывая с непререкаемой уверенностью:
— У меня будет сестричка!
Недели подготовки к выставке прошли для Джейн очень легко — сплошное удовольствие, никаких стрессовых ситуаций; потом Александр с помощью Алексы загрузил керамикой машину, в то время как пышущая здоровьем, на седьмом месяце беременности, Джейн с любовью наблюдала за ними. Тревоги не было, только радость и смех; и все же — какой-то необъяснимый и ужасный рок! — стоило им въехать в предместья Канзас-Сити, как Джейн пронзила нестерпимая боль, и очень скоро началось сильное кровотечение.
Александр сразу отвез жену в ближайшее отделение «Скорой помощи», где врачи, не медля ни минуты, отделили от Джейн младенца, которому было так спокойно в чреве матери. Далее последовало еще большее разделение — уже навсегда, поскольку Джейн на машине «скорой помощи» отправили в отделение реанимации медицинского центра, а ее крошечную дочь умчали под вой сирен в отделение реанимации для новорожденных детской больницы, которая находилась в десяти милях от города.
Мать и дитя получили всю необходимую помощь, которую могла им предложить современная медицина, но воспользоваться ее достижениями удалось только Джейн. Дочь, которую ей так и не суждено было увидеть, умерла на пятый день отчаянной борьбы за жизнь, когда Джейн уже одержала собственную победу в битве со смертью и была переведена, как говорили медсестры, «из реанимации в терапию». Унылое терапевтическое отделение — это совсем не то, что отделение акушерства и гинекологии и палаты послеродового восстановления с веселым щебетанием молоденьких мамаш и криками их младенцев.
Доктора, медсестры и психологи говорили Джейн, что так лучше, только никто из них не говорил, для кого лучше. Для Джейн? Или для других матерей, которые, вероятно, чувствовали бы себя неловко в ее присутствии?
Но медики были не правы! Джейн следовало находиться среди других матерей. В конце концов, она тоже была матерью — матерью Алексы и матерью крошечной девочки, которая умерла. Джейн считала, что должна быть среди матерей и ей должны разрешить посещение отделения новорожденных.