Радуга
Шрифт:
Кэтрин прогнала неприятное воспоминание и прошла в розовую спальню. Портрет мгновенно бросился ей в глаза: его изящная резная золотая рама была прислонена к кровати, но магическое обаяние портрета, как и его многозначительность, дошло до Кэтрин не сразу. Сначала Кэтрин увидела лишь очень красивую женщину, не сообразив даже, что это — зеркальное отражение ее, Кэтрин, лица, только обрамленного не черными, а золотистыми локонами. Понимание этого лишь забрезжило, когда она вдруг увидела ужас.
Красота и ужас так далеки друг от друга… как резня в раю… как насилие на свадьбе… как мина на катере под Рождество… как летящая со скалы машина…
Горло
— Нет! — слетел с губ Кэтрин протест, и приглушенный мучительный стон вырвался еще до того, как она успела постичь смысл увиденного.
Кэтрин не постигла его, пока нет, но интуиция подсказывала, что именно в этом кошмаре кроется правда, которую она так хотела знать. Но здесь таилась и другая правда, та, которая оторвет Кэтрин от любимого.
— Мне показалось, ты кричала! — В комнату ворвалась Натали; проследив за полным ужаса взглядом Кэтрин, она увидела портрет и тихо взмолилась:
— О-о нет…
— Натали? Что все это значит? Ты знаешь?
— О да, Кэтрин. Я знаю. Это значит, что наш любимый Ален сошел с ума, — грустно прошептала Натали.
Она ласково обняла Кэтрин за плечи, отвела от искалеченного портрета и заставила сесть в обитое бархатом кресло.
— Присядь на минутку, у нас, кажется, есть немного времени, чтобы я тебе рассказала. Ты ведь ничего не знаешь о своей настоящей матери и о том, как ты связана с островом?
— Нет, — ответила потрясенная Кэтрин.
— Женщина на портрете — твоя мать.
— Моя мать? — тихо повторила Кэтрин и попыталась встать, чтобы броситься к портрету, но Натали осторожно, хотя и твердо удержала ее.
— Нет, Кэтрин, пожалуйста, не смотри больше на этот портрет. Обещаю тебе: когда все кончится, я найду тебе более удачные портреты твоей матери.
— Натали, кто она? Кто она? И кто я?
— Ее зовут Изабелла. Она была замужем за моим дядей Александром. Ты — их дочь Кэтрин, то есть наша двоюродная сестра. — Натали немного помолчала, прежде чем сказать самое важное:
— Что делает тебя, а не Алена, законной правительницей Иля.
«Нет!» — вскричало в ответ ее сердце, прежде чем Кэтрин поняла угрожающий смысл услышанного. Если Натали знает об этом, значит, и Ален… Нет, этого не может быть! Он бы сказал. Наконец, терзаясь страхом, она спросила:
— Ален знает?
— Да, разумеется, — с легким вздохом сочувствия ответила Натали. — Я понимаю, как тебе трудно, как ты потрясена, и мне очень жаль, Кэтрин, что я вынуждена тебе рассказать все сразу и в такой спешке. Но я должна. У нас так мало времени. Хорошо?
— Да, — заставила себя согласиться Кэтрин, хотя с каждой секундой она все больше и больше убеждалась в том, что не хочет знать этой правды. Но она должна. Кэтрин глубоко вздохнула и решительно добавила:
— Хорошо. Расскажи.
— Иль — это навязчивая идея Алена. Он любит свой остров больше всего на свете. Принц сделал так много, чтобы защитить этот рай. Наш отец изуродовал остров, превратив его в убежище для преступников и террористов, а не в дивный уголок для поэтов и влюбленных, каковым он должен быть. Сын возненавидел за это отца. Вот почему, когда у Алена не стало сил терпеть такое осквернение,
— Нет! — воскликнула Кэтрин, пытаясь защитить любимого человека.
Но кого она любила? Где он? Существует ли вообще этот нежный, любящий мужчина? Минуту назад Кэтрин стало известно, что Ален предал их любовь, в которой так много значило взаимное доверие. Предал тем, что утаил от нее самую важную тайну из всех. А теперь Натали, серьезный взгляд которой был полон скорби, сообщает, что Ален — убийца. Ее Ален, человек, которому она поверила, не мог быть убийцей. Но теперь Кэтрин поняла, что существует другой Ален, которого она не знала.
— Убил отца?
— Да, — печально подтвердила Натали. — Ален убил отца… и хотя я уверена, что это было неумышленно, поскольку вторая жена редко сопровождала Жан-Люка в его поездках, Ален убил и мою мать. В отличие от нашего отца Ален не получает удовольствия от преступления. Все убийства он совершал по необходимости: только чтобы никто не мешал процветать Илю под его добрым правлением.
— Все убийства? — в ужасе спросила Кэтрин, начиная верить чудовищным фактам.
— Ален вынужден был убить и Монику. Он очень ее любил, так же как, я знаю, он искренне любит тебя. — Натали вздохнула. — Но я подозреваю, Ален испугался того, что Моника узнает, кто заказал убийство Жан-Люка. Брат очень боится потерять остров, и этот страх гораздо сильнее страха лишиться собственной жизни. Он боится потерять Иль, и потому, моя дражайшая кузина, Ален пытался убить тебя в Роуз-Клиффе. Ах, Кэтрин, мне так жаль! Мне следовало бы догадаться, когда Ален так упорно настаивал на моей поездке в Женеву, а сам оставался еще на день в Париже. — Натали слегка покачала головой и заставила себя сделать признание:
— Я немного ослеплена своей любовью к брату. Ты сама знаешь, сколько в Алене нежности и доброты. Но поверь, не его вина в том, что он проклят страдать за безумие нашего отца! Я знала о помешательстве Алена и покрывала его, молясь, что когда-нибудь это пройдет. Но теперь все совершенно ясно, и доказательство тому — портрет и сапфиры. Ален собирается убить тебя, и боюсь, что он уже мог убить и Изабеллу.
— О-о, нет! — прошелестел слабый шепот отчаяния.
— Я не знаю, убил ли он ее, Кэтрин, — продолжала Натали. — Просто изрезанный холст наталкивает меня на эту мысль. Но я обещаю, как только все будет позади, если Изабелла жива, мы с тобой отыщем ее. А теперь, кузина, ты должна покинуть Иль, и как можно скорее.
— Мы обе должны его покинуть, Натали, — сказала Кэтрин неожиданно для себя решительно и спокойно.
Теперь она приняла жестокую правду. Вынуждена была принять. Доказательства были здесь, в этой нарядной спальне. И еще одно доказательство эхом звучало в ее голове: шепот в телефонной трубке о прекрасной девочке, от которой отказалась мать, предназначался не Алексе, а Кэтрин, потому что Ален узнал ее голос.
— Нет, дорогая, я должна остаться с Аленом. Несмотря на то что его безумие сейчас усилилось, я совершенно убеждена, что мой брат не причинит мне вреда. Уверена, что смогу с ним справиться. Возможно, открытое проявление сумасшествия — отчаянная попытка самого Алена наконец справиться со своим недугом. Если бы он мог оказаться в психиатрической клинике, где бы видел цветы, море, слушал музыку!.. Ладно, не знаю, насколько это возможно, но, Кэтрин, прошу тебя, постарайся простить Алена. Мой брат не виноват в своем безумстве.