Радуйся, пока живой
Шрифт:
Санину понравилась ее пылкая речь, хотя теперь он быв абсолютно уверен, что сделал ошибку, не пустив ее в расход в городе С. Уж слишком целеустремленная. С ней добром не поладишь. Он знал про ее подвиги в пыточных делах и про влияние в банде Любимчика. Интеллектуальная маньячка, порождение западной тьмы. Для него она не была вполне человеком, как, наверное, и он для нее. И все же слушал с удовольствием, любовался яростным свечением очей, порывистыми движениями, соразмерностью, вызывающей женственностью телесных форм. Охотно принимал ее женский вызов. Видел: помани пальцем, побежит за ним, как собачка, чтобы после, при удобном случае предать, столкнуть в пропасть.
— Угомонись, девочка. Все, что ты можешь сказать, мне неинтересно.
— Неинтересно?
— Поросячьи страсти в тебе бушуют — и больше ничего. Перекормил тебя папочка икрой в раннем детстве.
Светик
С двумя чашками турецкого кофе подоспел Ашот. Суетился он больше обычного. Не сводил со Светы улыбчивых смолистых армянских глаз. Его Санин тоже хорошо понимал. Такие резвые дамочки, как эта, завораживают мужиков, как огонь мотылька. Тем более, тучный хозяин «Трех толстяков» был известным ходоком по женской части. Не раз они вели философские беседы на эту тему и сошлись в одном: прекрасный пол — наказание Господне, и от него все беды на земле.
Кофе не успели допить, за Светиком явились двое элегантных молодых людей в одинаковых вышедших из моды двубортных костюмах. Их принадлежность к определенному ведомству могла вызвать сомнение разве что у пингвина. Оба вытянулись у стола почти по стойке «смирно» и, толково проинструктированные, выпучив глаза смотрели на Санина.
— Забирайте, — кивнул Санин. — Вот она, ваша террористка.
Оперативники одновременно обернулись к Светику. Не глядя на них, она сказала:
— Подождите на улице, ребята. Сейчас выйду.
Ребята опять, как два робота, перевели взгляд на Санина.
— Ничего, — благодушно прогудел полковник. — Ступайте. Мадемуазель еще не успела сообщить адреса явок.
Ашот сам догадался отойти к бару.
— Отдай сумочку, — сказала Светик.
— Пожалуйста.
— И пушку.
— Э, нет, это вещественное доказательство. Пушку я конфискую.
— Боишься, что пристрелю?
— Поднадоела ты мне, девочка. Давай двигай отсюда, пока цела.
Под его, как тогда, наполненным сумасшедшей энергией взглядом она мгновенно сомлела. Почудилось, что он протянул руку, и она явственно услышала хруст собственного позвоночника. Ей понадобилось все ее истерическое мужество, чтобы усидеть на месте. Но она усидела. И даже улыбнулась.
— Я даже не знаю, как тебя зовут.
— Сказано, проваливай!
— Сейчас уйду, не злись.
Он не злился, ждал.
— Дай, пожалуйста, зажигалку.
Санин сидел неподвижно, как статуя.
— Докажи, что ты мужчина, мент. Поухаживай. Дай прикурить.
Он смотрел мимо нее.
— Пожалуйста, — попросила Светик, — Скажи, куда прийти, и я приду. Ты же хочешь меня?
Санин пошевелил губами, словно собирался плюнуть. Но не плюнул. Обронил глухо:
— Ладно, приходи сюда же вечерком. Если будет настроение, подскочу.
Торжествуя, она вскочила на ноги, пошла к двери, не оглядываясь. Санин смотрел вслед. Ишь, кошка, как бедрами гуляет. Но зачем это тебе, полковник?
В четыре часа дня он подъехал к центральному офису банка «Медиум», расположенному в Замоскворечье. Чуть раньше отправил шифровку Самуилову, где, в частности, упомянул об инциденте с дочерью Преснякова, бывшего члена правительства. Он был обязан это сделать. Папаша значился в списке, в перспективной разработке у «Варана», но далеко не в первых номерах.
К помпезному трехэтажному зданию банка подкатил сверкающий хромом и серебром «Роллс-ройс», из него выскочил водитель в ливрее, подбежал к задней дверце, распахнул — и на асфальт спустился солидный господин в элегантном светлом пальто, с тросточкой из черного дерева с перламутровым набалдашником, в котором Света Кузнечик нипочем не признала бы своего утреннего обидчика. Сейчас Санин выглядел намного моложе своих лет: розовый цвет лица, пушистые каштановые усы и пышная шапка белокурых волос, по молодежной моде заброшенных за уши, делали его похожим на одного из постоянных персонажей столь любимых российскими домохозяйками мексиканских сериалов, какого-нибудь безупречного дона Педро.
Не обратив внимания на подобострастно согнувшегося водителя (майор Мекешин, кличка «Кимоно»), Санин важно прошествовал к парадному подъезду, откуда навстречу ему вывернулся угодливый клерк в сером костюме.
— Господин Сандалов?
— Сандалов, Сандалов, — благосклонно прогудел Санин, — Хозяин у себя?
— Ждут-с, давно ждут-с. Извольте следовать за мной.
Банкир Кисилидзе принадлежал к олигархической прослойке, которая еще только подбиралась к заветным
На подготовительную стадию операции у Санина ушло две недели, и за это время он узнал некоторые любопытные подробности из жизни скромного нувориша. Кисилидзе был человеком, внешне абсолютно лишенным страстей: имел всего одну жену и троих детей (все учились в Москве), в редкие часы отдыха уединялся у себя в кабинете и музицировал, его обширная домашняя библиотека состояла в основном из многотомных собраний сочинений отечественной классики. Правда, иногда он пытался выказать себя (дань моде) сторонником нетрадиционного секса, участвовал в шумных, амбициозных тусовках, как-то за ночь просадил сто тысяч долларов в казино, но все эти нелепые потуги были шиты белыми нитками. Со стороны Кисилидзе казался совершенно чужим и каким-то неприкаянным на грозном пиру победителей. Да и национальность у него в некотором роде сомнительная: наполовину грузин, наполовину хохол. Вероятно, Кисилидзе болезненно ощущал свою отверженность и, как выяснил Санин, после особо выгодных сделок, не афишируя, отслаивал солидные благотворительные взносы сразу по трем конфессиям: мусульманской, православной и иудейской. Перед каким богом он надеялся оправдаться на Страшном Суде, было, похоже, непонятно ему самому. В связи со всем этим у Санина возникли сомнения в необходимости акции, чего он не терпел. Сомнения грозили расщеплением сознания, что в свою очередь могло обернуться разрушением внутренней гармонии с миром.
В очередном донесении он поделился своей растерянностью с Самуиловым, но высказался туманно, в том ключе, что, возможно, есть более срочные объекты, представляющие больший государственный интерес. Генерал воспринял его колебания раздраженно и ответил обширной депешей, которая делилась как бы на три части. В первой приводилась общеизвестная статистика протекающего в России геноцида. Из нее следовало, что, говоря по-военному, население страны ежедневно убывало на два полноценных полка, и если не затормозить зловещий процесс, то к 2020-ому году оно сократится примерно вполовину. Далее генерал приводил исторические сведения, подкрепленные цитатами из первоисточников (начиная с Библии), свидетельствующие о том, что выдающиеся преступники всех времен, тираны, узурпаторы, инквизиторы, кровопийцы, как правило, в обыкновенной жизни отнюдь не выглядели таковыми. Напротив, многие из них слыли образцовыми гражданами, чадолюбивыми отцами, покровителями искусств, защитниками обездоленных — и прочее в том же духе. Известно и то, что ни одна война в мире, ни одно кровавое и подлое истребление инакомыслящих не начинались без провозглашения самых гуманных и благородных идей. В заключение Самуилов советовал сентиментальному полковнику взять себя в руки, не умствовать без нужды и честно выполнить свой долг.