Радужная вдова
Шрифт:
3. Гости, которых ждали
Черный лимузин с белым кожаным салоном и эмблемой «линкольна» под радиатором свернул с дорожки, уводящей от шоссе в глубь новостройки, и подкатил к подъезду двадцатидвухэтажного панельного дома.
– Смотри, какой красавец, аж горит на солнце, – сказал подросток, восхищенно указывая на автомобиль своему приятелю.
– Наверное, только после мойки, – откликнулся тот.
– Нет, Леха, – мальчик покачал головой, – это совсем другое, так может выглядеть только новая тачка.
Они подошли ближе к остановившемуся автомобилю.
– Ну, чуешь запах?
– Да, – подтвердил тот, кого назвали
– Не-а, – мальчик усмехнулся, – это запах больших денег.
– К кому-то приехали в нашем доме. Интересно, к кому?
– Не важно… Кто бы он ни был, у него все в порядке! Уж поверь мне, Леха. В полном порядке!
Автомобиль стоял, и дверцы его не открывались. Несмотря на затемненные стекла, в салоне автомобиля можно было увидеть двух человек. На голове водителя возвышался картуз типа кепки Жириновского, а одет он был во френч, что делало его похожим на кондуктора спального вагона из детской книжки, хотя, возможно, именно так и должен был выглядеть водитель лимузина. Второй был в белой рубашке с чуть ослабленным галстуком, и, судя по всему, где-то внутри этой роскошной тачки должен был висеть его пиджак. Стекло водителя с тихим шепчущим звуком опустилось.
– Эй, пацаны, это дом восемнадцать, корпус два?
– Да, второй подъезд. Первый с той стороны.
– Хорошо.
Теперь ребята увидели, что водитель оказался рыжим. У него даже имелась жиденькая рыжая бороденка, придающая ему сходство с солистом группы «U-2», когда тот пытался походить на Ленина.
– А вы к кому, дяденька? – спросил Леха.
Но приятель тут же оборвал его:
– Тебе ж сказали – дом восемнадцать, корпус два!
Водитель усмехнулся:
– Смышленый мальчик.
Он извлек купюру, протянул ее:
– Сгоняй, возьми пару банок колы. Сдачу оставь себе.
Мальчик посмотрел на деньги:
– Леха, сгоняешь? Сдача – тебе…
Губы водителя расплылись в широкой улыбке.
– Правда, смышленый… – Он добавил еще купюру. – Сгоняй ты, но только чтоб вода была холодной.
Ребята обрадованно взяли деньги и понеслись в ближайший магазин.
– Пытаешься косить под Лютого? – спросил человек в белой рубашке.
Это был молодой крепкий мужчина с короткой стрижкой, живыми глазами и трехдневной щетиной, не придающей, однако, его облику небрежности, – скорее всего он тщательно следил за своей внешностью.
– В смысле? – поинтересовался водитель.
– Ну, я имею в виду, что это его манеры. Лютый так ведет себя. Ну, не знаю, как объяснить.
– Это он для меня Лютый, а для тебя – Владимир Ильич. Мы с Лютым вместе еще с Рижского рынка, а ты сколько работаешь? Без году неделя?!
– Ну вот, – молодой человек улыбнулся и примиряюще поднял руки, – наехал… Я ничего такого не имел в виду.
– Лютый – он золотой человек, – произнес водитель. – Умница. Где сейчас многие? Кого завалили, кто в бегах, а кто растерял все. Под жопой последний «шестисотый», а на бензин уже денег нету.
– Я тоже таких знал.
– Лютый – голова! И душа у него… – Водитель прищелкнул и кивнул. – Понял? Но для тебя он – Владимир Ильич. Пока… А там поглядим.
Этот новый улыбчивый парень в принципе водителю нравился, но иногда человека не вредно приструнить.
Много лет назад они с Лютым начинали с наперстков, крутили стаканы на Рижском рынке и «обували» лохов. Поролоновый шарик, спрятанный в руке, его вовсе и нет в стаканах – кручу-верчу, обмануть хочу… Водитель всегда работал «наверху», в «группе поддержки», Лютый поначалу вертел стаканы, потом стал организатором этого бизнеса. Как говорится, «связи с общественностью» – менты, администрация и так далее. Конечно, честно признаться, водитель всегда был на третьих ролях, и, может, сближало их прежде всего то, что оба, и водитель, и Лютый, были рыжими. Примерно в ту пору водитель впервые услышал об Игнате – Вороне, «лепшем корешке» Лютого (его формулировка). Друзья детства, чуть ли не из одной школы. И позже его имя не раз всплывало. В баньке да под водочку Лютый любил рассказывать истории о том, как они с Игнатом по молодости чудили, но самое удивительное, что живьем этого человека никто не видел. Поговаривали, что после армии пути-дорожки старых друзей разошлись; с Лютым все понятно, а тот вроде бы подался чуть ли не в спецназ. Толком никто ничего не знал – Лютый, если хотел, мог прекрасно хранить свои секреты. В застолье шумный, душа общества, но кто-то о нем очень метко сказал – Лютый, мол, говорун-молчун, никогда не скажет ничего лишнего, словно у него в голове компьютер. Такие дела.
Скоро вольготная жизнь на Рижском рынке начала меняться. Наступило время кооперации, и Лютый очень быстро сориентировался. Все эти наперстки, ежевечерние кабаки – вовсе не его масштаб. Кооперация, громадное количество появившихся в стране торговцев и иные вольные каменщики и хлебопашцы нуждаются в его защите, а он, балда, крутит наперстки! Как-то изрядно подвыпивший Лютый нечто подобное и заявил водителю:
– Поезд уже трогается, понимаешь меня? Это особый поезд. Он бывает раз в жизни, понимаешь? Всего лишь раз. – И Лютый вскинул кулак с поднятым указательным пальцем.
Водитель ничего не понимал. Он только знал, что за серию сегодняшних наперсточных «ударов» они распили по месячной зарплате среднестатистической советской семьи, и счастливо улыбался.
Он был тогда еще совсем молодым, только после армии, и ему нравилась подобная жизнь. Лютый его обнял за плечи. Лютый был пьян, он смотрел куда-то в черную высь ночных небес.
– Слушай, слушай внимательно.
И водитель увидел, что взгляд у Лютого не просто очень пьяный и не просто мечтательный, хотя было и это. Взгляд у Лютого стал прозрачным и каким-то отстраненным, словно он видел что-то за темной толщей сегодняшнего неба и за темной толщей сегодняшнего времени.
– Этот поезд отправляется в чудесное место, и он уже трогается. Тяжелые стальные колеса пока еще медленно, но уже двинулись по рельсам. Этот поезд никому не остановить, и другого такого не будет, потому что конечная станция называется «Большие деньги»! «Бабки», «Бляди» и «Вся эта жизнь, находящаяся у тебя в кулаке», понимаешь? Нет, все это говно – лишь одно название: «Большие деньги».
Водитель молчал. Потому что, во-первых, ему нравилось слушать Лютого и, во-вторых, самое глупое было бы сейчас его перебивать – Лютый не очень жаловал тех, кто его перебивает.
– Машинисты не мы. Не ты и не я. Это очень крутые люди, а может, даже и не люди… – Лютый замолчал и как-то странно, недобро усмехнулся. – И главные пассажиры – тоже не мы. Но почетное место для нас всегда найдется. Поезд тронулся, но еще не поздно вскочить на подножку. Сейчас. А вот завтра этот поезд уже не догнать. Тю-тю, уехал! И другого не будет. Прыгаем? На подножку?
– Про что ты, Володь? – произнес водитель. – То есть я понимаю тебя, конечно, но…
– Т-с-с, – оборвал его Лютый, – ничего ты не понимаешь. Тебе не дали расписание… Не обижайся, у меня оно есть. Не поздно прыгнуть на подножку. Прыгаем!