Шрифт:
… Мост сиял семицветным огнем, а волна закипала и пенилась… Она росла, поднималась, взмывала к ночным небесам… Стена темной блестящей воды закрывала две тонких Луны и искристую россыпь звезд… Галар боялся ее… И он жаждал увидеть, как мощный поток ошалевшей воды со всей силы обрушится вниз, разнося все вокруг…
Галар так резко вздрогнул, что Бельвер, дремавшая рядом, проснулась. Присев
— Мой господин, что с тобой? Возвратись ко мне… Я здесь, я рядом, и я призываю тебя…
Голос Бельвер был тих, словно шелест листвы, и печален, но он смог пробиться сквозь сумрак сознания и разогнать ночной морок. Открыв глаза, Галар вздохнул с облегчением. Он был в своем замке, в спальне. Зеленый струящийся свет Лун слегка искажал очертания комнаты. Легкие тени, скользящие по гобеленам, казались живыми… Но дождь белокурых волос и мерцающий профиль наложницы Галара не были сном.
Поначалу, когда Бельвер только вошла в его дом, странный свет ее кожи немного смущал. Потом Галар привык. В Гальдорхейме считалось почетным ввести в замок Белую Рысь. И хотя любой знал, что наложницы вирдов, потомки опасных дикарок из древних легенд, потеряли способность сжигать взглядом нечисть, их очень ценили. Считалось, что дом, где останется Белая Рысь, защищен от напастей и бед. Сами вирды не слишком-то верили в сказки о Рысях с волшебною Силой, однако ценили наложниц из этого рода куда выше всех других женщин.
Белых Рысей считали не слишком красивыми. Узкие лица с раскосым разрезом огромных глаз и необычно мерцающей бледною кожей подчас вызывали мысль, что они — вовсе не люди. Однако способность рожать дочерей от обычных мужчин, обаяние, кротость, готовность служить господину, который им послан Судьбой, (набор качеств, не слишком присущих коварному хищнику, давшему им свое имя) пленяли сердца куда больше простой красоты.
— Гальдрхеймский вирд может позволить себе даже сотню наложниц, однако лишь Белая Рысь утолит его жажду любви, — говорили у них.
И сейчас, после странного сна, Галар был рад, что с ним рядом Бельвер, а вовсе не Бьерн, не жена.
Он любил их обеих, однако стыдился быть слабым в присутствии Бьерн. Ее жизненной силы с избытком хватило бы нескольким женщинам. Она была словно пламя: подвижна, изменчива, вспыльчива и ослепительна. Блеск черных глаз и пылающий яркий румянец Бьерн были воспеты в десятках гальдорских баллад. Рядом с ней любой вирд ощущал прилив жизненных сил, загорался желанием всем доказать, что он ловок, решителен, смел и силен.
Галар очень гордился женой. Бьерн ему не давала расслабиться и потерять интерес к жизни. Пламя и хрупкий лед… Вихрь и гладь неподвижно-прозрачной воды… Бьерн и Бельвер… Он знал, что ему нужны обе. В них, в двух этих женщинах, Галар легко находил всех других…
— Снова тот же сон? — тихо спросила у Галара Бельвер.
— Да, в третий раз… Помню волну. Я боялся ее и хотел, чтобы она смогла разнести все вокруг. И еще…
— Говори… Расскажи мне все, что ты увидел… Кошмар, обращаясь в слова, растворяется
Эта ласка не столько будила страсть, сколько баюкала и утешала, даря небывалый покой. Руки Бельвер всегда были очень прохладными. Нежность… Спокойствие… И чистота… Рядом с ней Галар мог быть собой, не боясь, что она перестанет любить его.
Это для Бьерн было важным, что Галар был первым из вирдов. Что именно он раз в пять лет побеждал в ритуальном бою Бера, серого хищника этих земель. (Символический бой, означающий, что человек подчиняет себе Лес, берет силу дикого зверя, вбирает в себя его дух для борьбы с неизвестным врагом.) Галар знал: принимая его предложение, Бьерн представляла заранее, как родит сына, красавца и смелого воина.
— Орм превзойдет всех! Он будет великим героем! — не раз повторяла она.
Галар чувствовал: Бьерн простит все, кроме слабости. Мысль, что вождь вирдов способен дрожать от нелепого сна, оскорбляла ее. А вот Бельвер ничуть не смущал его страх.
— Знаешь, кажется, мне снилась ты, — сказал он наконец. — И не ты… Глаза были другими. Мятежными и безнадежными… И удивительно синими, с искрами… Точно такими, как в песнях о Рысях с волшебною Силой. Такими бывают глаза Эрла, нашего сына…
— Галар, это не я пришла в сон, — шелестел нежный шепот. — Тревога за младшего сына вошла к тебе в женском обличье. Ты знаешь, что Эрл не такой, как другие… И что Орм, его старший брат, вряд ли станет ему другом, так как они слишком разные…
— Как и вы с Бьерн, — вздохнул Галар. — Эрл мал, а я думаю, что станет с ним, когда он подрастет. О таких глупых шутках Судьбы, как рождение Эрла, в Гальдоре ни разу не слышали!
— Да, мы с тобой ждали девочку-Рысь, а родился сын, мальчик. Ему уже пять, но никто не рискнет нам сказать, что с ним будет потом. В Гальдорхейме все знают: среди Белых Рысей мужчин не бывает, и это смущает тебя, пробуждая в душе страх… Ведь так?
— Да, наверно, — легко согласился с ней Галар. — Еще… Еще я помню радужный мост. Странно, правда? Откуда в ночи может быть семицветная радуга?
— Это хороший знак, — мягко ответила Бельвер. — Ведь радуга — символ великой любви, возрождения… В одной из наших легенд говорится: «Когда двое восходят на радужный мост, возрождается жизнь.»
— Да, красиво звучит. А при чем здесь волна?
— Может быть, она символ враждебного мира, который стремится разрушить любовь?
— Может быть…
Утром Галар забыл о навязчивом сне. Он был весел, бодр и удивительно счастлив. Осеннее солнце, как видно, решило побаловать вирдов в последний раз, чтобы холодной зимой они помнили, как хорошо оно грело.
— Чудесный денек для охоты, — сказал Галар Бьерн, ожидавшей его у крыльца.
— Замечательный! — тут же откликнулась Бьерн, поправляя подпругу седла.
Ветерок шевелил прядь пронзительно-черных волос, но она не спешила убрать их. Подставив лицо ветру, Бьерн упивалась прохладой и солнечным светом, боясь упустить хоть один миг…