Рамунчо
Шрифт:
Проходя мимо Рамунчо, Ичуа тихо спросил его на ухо:
– Когда ты мне расскажешь о том, что ты затеял, малыш?
– Сегодня, на обратном пути! О, не беспокойтесь, Ичуа, я вам все расскажу.
Сейчас, когда его грудь бурно вздымается, мышцы напряжены до предела, а воля к борьбе удвоилась в сегодняшнем предприятии, он больше не колеблется. В упоении собственной силой и энергией, он забывает обо всех моральных и религиозных запретах. Пришедшая в голову его сообщника мысль посвятить в их планы угрюмого Ичуа больше не пугает его. Будь что будет! Он последует советам этого изворотливого и ни перед чем не останавливающегося человека, даже если не будет иного выхода, как похитить Грациозу силой. Этой ночью он ощущает себя человеком,
Они сидят по-прежнему неподвижно, дыхание их понемногу успокаивается. Мужчины встряхивают свои промокшие береты, стирают с лица капли дождя и пота, заливающие им глаза, и вот тут им становится холодно, промозглая сырость пробирает до костей; промокшая одежда леденит тело, мысли путаются; на них наваливается усталость этой и предшествующих бессонных ночей и сковывает их каким-то оцепенением в непроглядной темноте ночи под нескончаемым зимним дождем.
Впрочем, это им не внове; они привыкли и к холоду, и к сырости, эти закаленные бродяги, которые идут ночью в такие места, куда другие не заглядывают и днем; их не пугает призрачная чернота ночи, они могут спать где угодно, под дождем, в опасных болотах или глухих ущельях…
Ну, хватит отдыхать! Пора в дорогу! Наступает самый ответственный и опасный момент перехода через границу. Все мышцы напряжены, слух обострен до предела, расширенные зрачки вглядываются в темноту.
Впереди идут разведчики, за ними те, что несут сорокакилограммовые тюки и ящики, кто на плечах, а кто на голове. Оскальзываясь на круглых камнях, спотыкаясь, они идут по воде и в конце концов благополучно, ни разу не упав, достигают противоположного берега. Вот они и на испанской земле! Остается только без выстрелов и нежелательных встреч преодолеть двести метров, отделяющие их от одиноко стоящей фермы, где находится склад товара главаря испанских контрабандистов, и все, еще одна успешная операция будет позади!
Ферма стоит темная и мрачная, без единого огонька. Все так же бесшумно они на ощупь гуськом входят внутрь, и за ними задвигается огромный засов. Кончено! Все целы, все в безопасности! А казна королевы-регентши лишилась в эту ночь еще тысячи франков!
В камине пылает охапка хвороста, на столе горит свеча. Наконец-то они видят и узнают друг друга, улыбаются, радуясь успешному завершению предприятия. Нет больше ни опасности, ни проливного дождя, в камине весело пляшут жаркие языки пламени, стаканы наполняются сидром и водкой, и наконец-то после вынужденного молчания можно поговорить. Все весело болтают, седовласый старик, приютивший их в этот неурочный час, сообщает, что он намерен устроить в своей деревне прекрасную площадь для игры в лапту, что расчеты уже сделаны и что это ему обойдется в десять тысяч франков.
– Ну, так расскажи мне теперь о твоем деле, малыш, – тихо говорит Ичуа Рамунчо. – О, вообще-то я догадываюсь, о чем идет речь! Грациоза, да? Ведь так, я угадал? Это дело нелегкое, сам понимаешь… Да и не люблю я идти против церкви… А потом, мое место певчего, я рискую его потерять… Ладно, сколько ты мне дашь, если я обделаю это дельце и ты получишь то, что хочешь?
Рамунчо так и думал, что услуги этого угрюмого типа будут ему дорого стоить. Ичуа ведь человек набожный, а следовательно, прежде всего нужно купить его совесть. Очень возбужденный, с горящими глазами, Рамунчо, немного поторговавшись, соглашается заплатить тысячу франков. Впрочем, какое это имеет значение! Ведь деньги ему нужны только для того, чтобы вернуть Грациозу и бежать с ней в Америку. Теперь, когда этот упрямый и хитрый человек знает о его сокровенном желании и обдумывает возможности его осуществления, у него
Они в последний раз наполняют стаканы, громко чокаются, пьют и отправляются в обратный путь. Снаружи все та же непроглядная тьма и тот же нескончаемый дождь. Но теперь они идут по дороге все вместе, не таясь и распевая песни. У них нет ничего ни в руках, ни в карманах, они теперь самые обыкновенные люди, возвращающиеся с веселой пирушки.
Ичуа вышагивает своими длинными, как у цапли, ногами на некотором расстоянии от своих веселящихся товарищей, опираясь на плечо Рамунчо. Теперь, когда они сговорились о цене, он проявляет пылкий интерес к успеху предприятия. Тоном, не терпящим возражений, он выкладывает Рамунчо свой план. Как и Аррошкоа, он считает, что нужно действовать со стремительной неожиданностью, что нужно воспользоваться потрясением первой встречи, которая должна состояться так поздно вечером, как только позволяет монастырский устав, в тот сумеречный час, когда деревня у подножия плохо охраняемого монастыря засыпает.
– И главное, малыш, не показывайся раньше времени. Главное, слышишь меня, чтобы она тебя не видела, даже не знала, что ты вернулся! Иначе ты потеряешь все преимущества неожиданного появления…
Пока Рамунчо молча слушает и размышляет, его товарищи распевают все ту же старинную песню, под которую так хорошо шагается.
Под носом у испанских карабинеров они с песней проходят по мосту через Нивель и снова оказываются в Ландашкоа, уже на территории Франции.
Впрочем, у карабинеров нет никаких сомнений по поводу того, зачем приходили к ним в такой поздний час эти до нитки промокшие люди.
10
После коротких заморозков, прогнавших обманчивую иллюзию лета с его последними цветами и желтеющими листьями, в страну басков пришла зима, зима настоящая, но чреватая весенним обновлением.
Рамунчо потихоньку стал привыкать к своей одинокой жизни в опустевшем доме. Никто не занимался его хозяйством, он все делал сам; за время житья в казарме и службы в колониях он приобрел для этого необходимые навыки. Он по-прежнему заботился о своей внешности; одет он был всегда чисто и со вкусом, в петлице красовалась ленточка медали за храбрость, а рукав всегда был перевязан широким траурным крепом.
Поначалу Рамунчо редко заходил в деревенский трактир, где мужчины собирались посидеть холодными вечерами. Три года путешествий, чтения, общения с разными людьми обогатили его любознательный ум новыми идеями, и он чувствовал себя еще более чужим, чем раньше, среди своих прежних товарищей, еще более далеким от всего, что было смыслом их существования. Но часто, проходя мимо, он заглядывал в освещенные окна, за которыми виднелись силуэты сидящих за столом мужчин в баскских беретах, и понемногу, томимый одиночеством, он тоже стал захаживать в трактир и садиться за столик рядом с ними.
В это время года, когда разъезжаются летние туристы, пиренейские деревни, окутанные облаками, туманами и снегами, становятся такими, какими они были в давние времена. Дух былого оживает во время этих вечерних посиделок в трактирах, единственных живых светящихся точках, затерянных в бесконечности черной пустоты. В темной глубине зала выстроились огромные бочки с сидром, а посередине подвешенная к балкам лампа освещает изображения святых на стенах и группы горцев, которые ведут неторопливую беседу и курят. Иногда кто-нибудь поет пришедшую из глубины веков заунывную песню; звук тамбурина оживляет забытые старинные ритмы, а звон гитары напоминает о печальной поре арабского нашествия. А иногда, встав друг перед другом с кастаньетами в руках, на старинный манер, мужчины начинают танцевать фанданго.