Ранчо «Каменный столб»
Шрифт:
— За что его посадили? — спросил Роберт.
— Отец посадил. Бедняга Хуан хотел работать в кино. Отец очень богат и считает такое желание позорным для себя и сына. Дочь, девушка, которую ты видел, убежала из дому, так как ее хотели отправить в заточение в дикую местность за желание освободить брата.
— Вот где настоящий-то сумасшедший! — заметил мальчик. — Это отец Хуана!
— Да, печальная история.
— Так знаете, что мы сделаем? — сказал Роберт. — Сначала посмотрим через стенку, что там.
Рамзай собрал несколько камней и положил их
В жаркие часы дня больные не выходили прогуливаться вокруг двух огромных цветущих клумб, обсаженных рододендронами и магнолиями, а потому в саду не было никого, кроме угрюмого подслеповатого мальчика лет тринадцати. Он расставлял шезлонги, толкая их откуда-то из-за угла дома.
— Вы говорите, там один мальчик? — спросил Роберт. — Можно мне посмотреть?
Рамзай, которому трогательная деловитость Звезды Юга все больше нравилась, с серьезнейшим видом приподнял Роберта над краем стены.
— Ах, я теперь знаю! — шепнул спутнику Роберт. — Присядьте, подождите меня! Я сейчас…
Не успел Рамзай его спросить, в чем дело, как мальчик побежал и скрылся в переулке. Он выбежал на улицу, огляделся, а затем зашел в игрушечный магазин, где купил большой резиновый мяч. Теперь ему надо было купить леденцов, но подходящей торговли Роберт тут не видел, а потому пробежал с мячом по улице вниз, попал на небольшой окраинный базар, где сновала толпа. Купив леденцы, Роберт повернул вспять и с размаху налетел на круглый живот своего дяди, ветеринара Гедеона Найта, приехавшего из Порт-Станлея и уже две недели тщетно разыскивающего маленького беглеца по всем портам выше и ниже Рио-Гранде-до-Суль.
— Роберт! — сказал озадаченный Найт. — Что же ты это делаешь с матерью и отцом? Они с ума сходят от беспокойства!
Круглое, с бакенами и острым, пламенеющим носиком лицо почтенного ветеринара надулось от волнения, как гуттаперчевый шар.
— Ах, дядюшка! — воскликнул Роберт, пятясь от наступающего на него ветеринара. — Вы приехали? Так вот где пришлось свидеться! Не беспокойтесь, я здоров, но извините, дядюшка, предстоят важные дела… Гостиница «Гваделупа», номер двадцать четвертый, завтра в семь утра, да скажите, пожалуйста, там мистеру Линсею, что я занят.
Выпалив единым духом эти слова, Роберт проскользнул под плечом Найта, пытавшегося поймать племянника, и, прижимая леденцы к груди, затерялся в рыночной толпе, после чего прибежал к Рамзаю.
— Едва не задержал дядюшка Гедеон, — сообщил Роберт начавшему уже терять терпение Рамзаю. — Я встретился с ним неожиданно на рынке. Едва не сцапал меня! Но я увернулся, только сообщил свой адрес. Нельзя же бросать дело. Кушайте леденцы. А что, тот мальчик, в саду, еще там?
Рамзай, заглянув в сад, сказал: «Да».
— Тогда отлично. — Давайте револьвер, я передам. А мой пока держите у себя. Два револьвера могут помешать лазить.
Невольно подчиняясь уверенности и возбуждению мальчика, Рамзай все же спросил:
— Но ведь ты даже не знаешь, какая комната Маньяна! Быть может, его уже нет здесь!
— Дайте,
Рамзай еще колебался, но так как в это время из лечебницы донеслись дикие завывания умалишенных, напоминавшие о страшном положении Хуана, а Роберт объяснил отчасти свой план, то молодой человек решился довериться странному мальчику, которым руководили — он не сомневался в этом — вполне чистые намерения. С точки зрения «взрослых», Рамзай делал глупость, но по существу дела действительно меньше всего могло возникнуть подозрение, если бы надзиратель застал в саду Роберта: «Мальчик полез достать мяч».
— Ступай, — решительно сказал Рамзай. — Будь осторожен. — И он написал, без подписи, на листке записной книжки: «Дорогой Хуан, будьте вполне готовы к часу ночи; без четверти час потребуйте врача; когда дверь откроется, действуйте револьвером и бегите к выходной двери на улицу, а не в переулок. Если вам дверь никто не откроет, — стреляйте; на выстрел мы сломаем дверь. Ничего другого не остается. Остальное беру на себя».
Наказав отдать записку только в руки Хуана, наружность которого описал Роберту, Рамзай вручил Звезде Юга послание, дал револьвер, вмещающий восемь патронов, еще прибавил восемь штук, завязал патроны и револьвер в носовой платок, а затем взял у Роберта его «бульдог». Пока Рамзай увязывал оружие, Роберт набивал карманы леденцами.
— Зачем тебе леденцы?
— Эти штуки, знаете, всегда пригодятся.
— Ну, кидай мяч и берегись проговориться.
— Будьте спокойны, — ответил Роберт, бросив в сад мяч и поднимаясь на гребень стены.
Револьвер был в мешочке под рубашкой мальчика.
Он удачно спрыгнул между кустов и подбежал к подслеповатому мальчику, сыну надзирателя. Тот уже поднял мяч и с недоумением рассматривал залетевшую игрушку.
— Ты зачем? Как ты смел сюда лезть? — сказал сын надзирателя, Ганс. — Это твой, что ли, мяч?
— Конечно, мой, дай-ка его мне.
— Стоило бы не отдавать. Тут лечебница, посторонним сюда нельзя. Вот я скажу отцу, так он тебя выставит за ухо.
— На тебе леденцов, — сказал Роберт, — только не ругайся. Я метил в стену, да попал мимо.
Наступило молчание, во время которого Ганс удовлетворенно смотрел на леденцы; один леденец он положил в рот.
— Как тебя зовут?
— Роберт. А тебя?
— Ганс Фишман. Я немец. А ты?
— Англичанин. У тебя тоже есть мяч?
— Да, черта с два! — сказал Ганс. — Когда отец пьет, то все гоняет меня работать за него. Таскай вот эти шезы. Поливай сад. То да се. Не до мяча.
— У вас что же, больница?
— Сумасшедшие.
— Вот тут они все и сидят?
— Да — которых пускают гулять, а некоторых не пускают!
— Вот как? А почему?
— Потому что… Ты не будешь болтать?
— Никогда!
— Потому что наш доктор их «высиживает». Это такие, которые не больные, а здоровые.
— Что ты врешь?