Рандеву с незнакомкой

Знаете ли вы эротическую литературу? О нет, вы не знаете эротической литературы! Вы не имеете о ней ни малейшего представления, если вы не знакомы с рассказами Земфиры Кратновой.

Прочтите их, если вы мужчина. Прочтите, и тончайший аромат женского тела окутает вас, погружая в изысканные оттенки нежности и страсти, непредсказуемой чувственности и исступлённого наслаждения. Земфира, подобно своей тезке – пушкинской героине, – подарит вам незабываемые мгновения, которые длятся дольше вечности. Властная и уступчивая, требовательная и покорная, изобретательная и наивная – она заворожит вас и соблазнит, очаровываясь и соблазняясь сама. Обрушит на вас неистовый фонтан своего сладострастия и ввергнет в пучину всепоглощающего Эроса, исчерпав и иссушив до последней капли. А после этого небрежно оботрет вашу сперму со своих бедер и скажет: "Пшёл вон, дурак!".

Впрочем, если сами вы – тоже женщина, это вас не спасет. Не оградит и не убережет

от накала сапфических страстей, которые бушуют в рассказах Кратновой. Их героиня откровенно бравирует своей бисексуальностью; но если мужчина в ее устах может быть как возвышен, так и осмеян, то женщина предстают единственно лишь обьектом поклонения и вожделения. Протяните руку – и Земфира проведет вас заветными тропами Лесбоса, начиная от простенького "Пляжного романа в розовых тонах", через необузданные "Забавы хищниц" и вплоть до утонченного "Рандеву с незнакомкой": "Страсть может быть тихой, может быть нервной и пульсирующей а может быть стихийной. А перед стихией можно только отступить, но не побороть ее. И то сумасшествие, которое мы сейчас вкладываем в нашу безумную, и от этого еще более притягательную встречу – тоже стихия. Кажется, что вот-вот она сомнет нас и выбросит за пределы пространства, навстречу неведомому сумасшествию… Но мы балансируем на грани, не позволяя свалиться в пропасть, туда, где сладость и боль объединяются во что-то неделимое".

Однако же не спешите отчаиваться, гордые представители сильного пола: перу Кратновой подвластно и описание непреодолимого влечения к мужчине – говоря ее же словами, этого неземного блаженства и этой коварной страсти ("Равновесие любви"), чувства без имени, что ломает грань между мгновением и вечностью ("Новогодние блики"). И совсем уже недосягаемой вершиной творчества Земфиры, двугорбым Эльбрусом кавказского хребта ее (би)сексуальности ослепительно сияет "Разлука" – песня болезненного и страстного прощания со своей любовью, рассказ о встрече ради окончательного разрыва и о последнем сексе расставания. На протяжении четырех страниц автор изящно мучит нас неопределенностью, исхитрившись так и оставить к финалу в полном недоумении, которого же пола был каждый из двух участников действия!

Кратнова упивается многообразием человеческой сексуальности, листая вариант за вариантом. Анонимный секс – пожалуйста ("Рандеву с незнакомкой"). С уродливым мужчиной a la Квазимодо – извольте ("Одноклассница"). Это может быть и секс втроем ("Подарок на юбилей"), и игры в доминирование-подчинение ("Настоящий экстаз"), и инцест ("Любовь моя – боль моя…"). Лирическая героиня рассказов Кратновой пансексуальна. Она служит не конкретному мужчине или конкретной женщине, но всемогущему Эросу во всех его проявлениях. При этом служит, замечу, далеко не бескорыстно. Один из ведущих мотивов эротической прозы Земфиры – даже не платная любовь, а скорее творческий труд работниц сферы сексуальных услуг. Ее героини могут работать порноактрисами сами и вербовать в эту профессию других ("Звезда запретного кино"). Или просто продать свою девственность за хорошую цену (тот же "Подарок на юбилей"). Но что при этом выгодно отличает наших девушек – это доброе и радостное отношение к своему "горизонтальному бизнесу". Перед нами не жертвы общественного темперамента и не несчастные сироты, вышедшие на панели ради куска хлеба. Нет, эти женщины занимаются любимым делом, отдаваясь ему всем своим любимым телом, и несут по жизни здоровую протестантсткую уверенность в том, что всякий труд должен быть оплачен, а хороший труд – хорошо оплачен. Характерно, что у Кратновой даже простая представительница древнейшей профессии, ставшая проституткой из протеста против собственной нищеты и ищущая забвения от конвейера ежедневных клиентов в бесплатном и добровольном лесбийском сексе… Так вот, даже она, рассказывая о своей работе, не употребляет глаголов типа "трахаться" или похлеще того. Нет, отнюдь: "заняться любовью… по требованию профессии" ("Забавы хищниц").

Но в любом случае конвейер – это не для нашего автора. Лейтмотивом практически всех рассказов Земфиры, при всем разнообразии описываемых сексуальных практик, остается момент инициации. Первый раз. Это может быть просто расставание с девственной плевой ("Новогодние блики"). Или же, избавление от невинности может быть сопряжено с инцестом ("Любовь моя – боль моя…"), с получением гонорара ("Подарок на юбилей") либо вхождением в порно-бизнес ("Звезда запретного кино"). Инициация может принимать и облик первого лесбийского секса – те же "Забавы хищниц". Но в рассказах Кратновой всегда это случается в первый раз, который заведомо не станет последним. Или, лучше сказать, станет далеко не последним.

О личности лирической героини. Земфира вне всякого сомнения лукавит, когда пишет, что "c мужчинами лучше общаться языком тела. Мировая литература… подтверждает эту мысль. А латынь тут бессильна." На самом деле Кратнова лучше, чем кто бы то ни было, понимает, что главная эрогенная зона как у мужчин, так и у женщин размещается в коре головного мозга. И прекрасно умеет этим пользоваться. Её героини умны и образованны: "Ученица во мне проявилась способной и творческой. Высшей наградой было увидеть буквально перед глазами оргазм красавицы наставницы" ("Забавы хищниц"). И даже, вопреки заявленному своей создательницей, недурно владеют латынью: "Femina in vino non curator vagina" ("Утонувшая во взгляде").

А заодно и французским, невзирая на вечно пьяного папашу ("Новогодние блики"). Они рассуждают о Ренессансе и старом итальянском кино, цитируют "Наутилус Помпилиус" и "Воскресение" (не роман Л.Н.Толстого в данном случае, а группу С.Никольского). Зовут ли ее Алина или Илона, Рада или Аврора, Диана или Алиса – практически всегда это изысканное имя, столь же неординарное, как и сама героиня. Они смелы, раскованны и открыты, эти новые русские женщины. Они знают цену себе и собственному счастью – и не только готовы эту цену платить и/или получать, но и совершенно не считают это зазорным. Им незачем останавливать коня на скаку или входить в горящую избу – для этого существуют пожарные и тренеры по верховой езде. Отдыхает не только Некрасов. Вместе с ним отдыхает и весь долгий ряд мучительно рефлексирующих писательниц – от Веры Пановой до Валерии Нарбиковой. А женщины Земфиры Кратновой пойдут мимо – и дальше.

Теперь о том, как пишет Кратнова. Ах, как она пишет… Нет, вы только посмотрите на эту филигранную технику письма! Я не говорю о банальном соблюдении правил орфографии, синтаксиса и пунктуации, хотя по одному этому критерию девяносто девять процентов из текстов, опубликованных на портале Proza.ru, должно быть немедленно отправлено на помойку. Я не говорю о том, что Кратнова избегает повторов и трюизмов, что ее описания точны и свежи, а смысловое поле ассоциаций простирается от Адама до Потсдама. У Земфиры встречаются очаровательные детали – такие, например, как прозвище "мышка" для несчастной матери героини рассказа "Любовь моя – боль моя". Сочные определения: "Из машины вывалился пьяный Коленька. Однако он раскабанел. Давненько его не видела" ("Новогодние блики"). Вот за это "раскабанел" я бы сам дьяволу пол-души продал! Мысль лирической героини всегда отточена и неординарна, чувства тонки, а характер – дерзок. И ни одного матерного слова! Да, пресловутые "киски" иногда еще встречаются, трудно без них обойтись, описывая интимные подробности на русском языке, и я об этом уже не раз писал. Но чувство вкуса в описании деталей совокупления, деликатность и интеллигентность не отказывают Кратновой никогда.

Очень интересный творческий прием в арсенале автора – это смена действующего лица по ходу изложения. Вот только что ситуацию рассказывал мужчина – а теперь уже снова женщина (те же "Новогодние блики"). Особенно виртуозно это выглядит в рассказе "Забавы хищниц", где две героини – юная девчушка и зрелая женщина – по очереди буквально выхватывают друг у друга окончание предыдущей фразы с тем, чтобы, повторяя его, продолжить повествование уже от собственного лица.

Отдельного слова заслуживает развитие сюжета. Такое впечатление, что Земфира пишет на языке HTML. Она предельно точно передает стазис душевного состояния, а вот действие пробегает формально, как в дамском романе. Гиперссылка – и мы уже в новой мизансцене: "Внезапно я осознала…", и все. Движение заявлено, но не описано. Зато каждое фиксированное состояние и сопутствующее ему переживание передается просто фантастически живописно: "Наши тела снова сплетаются в иероглиф страсти и безумия. В каждом движении – наслаждение и боль, надежда и безысходность, радость и бесконечная грусть. Натянутая тетива отношений звенит на той высокой ноте, которая предшествует разрыву. Но подходя к нему вплотную, мы всегда успевали сделать шаг в сторону, уйти от падения в пропасть, хотя даже это – последнее – падение может быть настолько прекрасным и великим…"("Равновесие любви")

При всем при этом Кратнова даже в эротических расказах (я не касаюсь пока других сторон ее творчества) не зациклена на одной теме, одном сюжете или на одном стиле. Ее тексты разнообразны и оригинальны – от незатейливого софт-порно ("Настоящий экстаз", "Вечер вне сессии") до пронзительной и мучительной исповеди женского одиночества ("Я – дрянь"). И здесь я наконец позволю себе задержаться на том рассказе, о котором до сих пор вообще избегал упоминать в своих рассуждениях. Драгоценная жемчужина творчества Земфиры Кратновой, её лучшее, на мой взгляд, произведение: "Искушение Маврикия".

"- Рабынь привезли!

Разносится по побережью звонкий голос глашатая, размазывая жару по потным лицам, отражаясь от окон домов, от тяжелых дверей, от панцирей городских стражей. Отражается – и вновь возвращается на пристань, скользя по волнам навстречу входящему в гавань тридцативесельному «Аргусу». Мощен корабль, неприступен как крепость, темен от штормовых волн, потрепавших его за неполных два десятка лет, что бороздит он морские просторы…"

Сюжет прост и банален: пиратский корабль возвращается с богатой добычей, и капитан торгует плененную красотку Аэль. Всенепременнейше юную, прекрасную и невинную. С первых же строчек на нас отчетливо веет южным морем и матросской вольницей, космополитизмом портового города и теплотой влажного вечера, вечнозелеными кипарисами и свежевыловленной кефалью. И эта вот атмосфера, выписанная сочными экспрессивными мазками, не покидает на протяжении всего небольшого рассказа. Герои носят греческие имена, но как же зовется этот город – Афины, Пирей, Одесса? Или все-таки Зурбаган? В воздухе незримо витает дух Александра Грина, и вы уже наверняка поняли, откуда взялось название моего сегодняшнего эссе. Да, алые простыни – это паруса со шхуны капитана Грея, брошенные им на ложе любви. Брошенные с благородством и деликатностью – ведь на них будет не столь заметной и столь пугающей девственная кровь Ассоль.