Раненые
Шрифт:
Когда Масджид впервые пришел ко мне ради удовольствий, он дал мне номер пейджера, чтобы я связывалась с ним и говорила, когда доступна. Я использую телефон из магазина, что недалеко от моего дома, ввожу код, который он мне дал, и возвращаюсь домой.
Хантер ждет, как всегда мужественный. Я не знаю, как он выносит скуку. У меня нет времени или желания для развлечений. Выживание - единственная составляющая моего дня. Напоминаю себе найти для него какое-то занятие на те нередкие моменты, когда меня нет.
Я сажусь рядом и раздумываю над тем, как бы объяснить ему мой план.
—
— Куда? — спрашивает он. Мы говорим на арабском, и он знает мой язык достаточно для того, чтобы понять меня.
Указываю на стену, то есть, на соседнюю мечеть. Его взгляд каменеет, темнеет.
Знаю, почему он зол, и ничего не могу с этим поделать.
— Здесь есть отдельная комната, — говорю я. — Я помогу тебе.
Встаю и протягиваю ему руку. Он смотрит на меня в течении нескольких вдохов, а потом берет меня за руку, опирается о стену и рывком встает на здоровую ногу. Хантер использует мою руку только для того, чтобы держать равновесие. Когда он готов, я подставляю ему свое плечо, помогаю пройти к дверному проему и осматриваюсь. Никого не вижу - можем двигаться. Хантер осознает опасность и идет так быстро, как только может, - использует свою больную ногу больше, чем должен бы. Он так крепко сжал зубы, что я могу слышать их скрип. Пот льется по его лицу, все его тело дрожит, но кроме резкого дыхания от него не доносится ни звука.
Внутри мечети темно - она освещена только полоской света из дверного проема, и здесь прохладно по сравнению с палящей жарой снаружи. Внутреннее убранство почернело, где-то осыпалось. Луч света падает в угол, освещая тонкий запачканный матрас в бело-голубую полоску - здесь я работаю. Вдоль стен по обе стороны выстроились толстые белые свечи - свет для ночных клиентов. Коробка презервативов, кувшин с водой и больше ничего. Хантер останавливается и опускает взгляд на матрас. Его лицо в тени, поэтому я не могу разглядеть выражение его лица, но исходящую от него досаду почувствовать могу.
Он смотрит на меня, а затем отводит взгляд, глубоко вздыхая.
— Где? — спрашивает он.
Я указываю на линию теней, означающую проход в другую комнату. Я никогда туда не ходила - у меня не было причин, но сейчас я знаю о ее существовании. Мои родители ходили в мечеть нечасто, только по праздникам. В комнате, где спрячется Хантер, очень темно и все еще пахнет обугленным деревом, дымом и чем-то еще, чем-то темным, приторно сладким и навязчиво знакомым, чем-то, что я не мог определить.
Хантер останавливается в проходе и глубоко вдыхает.
— Смерть, — говорит он. — Здесь была смерть. Я чувствую.
Теперь я знаю, что это за запах. Я чувствовала его, когда умерла тетя Мейда. Чувствовала, когда шла сквозь мертвые тела после взрыва бомбы. Как и сказал Хантер, пахло смертью. Предполагалось, что я буду поддерживать его, но каким-то образом он меня утешает. Передо мной, словно призраки, мелькают те, чью смерть я видела.
Истекающий кровью Хасан, уставившийся на меня с центра дороги; между нами свистят пули. Мама. Папа. Тетя Мейда. Дядя Ахмед. И так много безымянных, безликих. Мертвых.
Хантер ищет равновесие, оперевшись одной рукой о стену, а второй обвив мою талию и прижав меня к груди. Он ничего не говорит. А ему и не нужно. Он тоже видел смерть. И достаточно часто, чтобы знать, как она пахнет.
Почему, когда меня держит этот мужчина, мне так комфортно? Так не должно быть. Он не должен этого делать. А я должна бояться его, бежать от него. Должна оставить его умирать. Но вот она я, укрываю его. Поддерживаю его. А он поддерживает меня. Мне комфортно. Я защищена.
Я выбираюсь из его рук, мысленно проклиная себя за ту пустоту, которую чувствую, находясь вдали от него.
— Ты должен сидеть, — говорю я. — Не важно, что ты услышишь, заметить тебя не должны.
Следует долгая пауза — он переводит себе то, что я сказала.
— Если тебе будет больно, я приду, — говорит он. Я слышу, как его спина скользит вниз по стене; его рука хватается за мою лодыжку. — Будь аккуратна. Пожалуйста.
Я ничего не хочу больше, чем свернуться под его боком калачиком, взять его колючее от щетины лицо в руки и поцеловать его так, что ни один из нас не сможет дышать. Но нет. Я киваю, а потом понимаю, что он не может видеть моего жеста.
— Я буду аккуратна, — говорю я и сразу же ухожу, прежде чем мои предательские желания возьмут надо мной верх.
Масджид скоро придет.
* * *
Масджид высокий, худой и темный. Он напоминает мне нож. Осанка твердая, лицо узкое, выдающийся нос с горбинкой и острый подбородок придают лицу резкость. На коже лба и правой щеки - оспины. Маленькие почти черные глаза сверкают умом и злобой. Обычно он не носит платок бедуина. Борода густая, пронизанная сединой. Когда он ко мне приходит, то ведет себя сдержанно и по-деловому, почти не груб и не жесток. Думаю, секс для Масджида - всего лишь тактика помочь ему сфокусироваться, поэтому на работе он не отвлекается.
Он, подобно приведению, появляется где захочет, из воздуха. Я стою перед мечетью и жду его. Смотрю вдоль улицы в одном направлении, а потом оглядываюсь, и он уже здесь, стоит в паре шагов от меня, опустив руки в карманы свободных штанов цвета хаки.
— Что тебе, Сабах? Я занят. — Его голос низок и наполнен скрытой угрозой.
Время Масджида нельзя тратить праздно. В мире мало вещей, которых я действительно боюсь, но от Масджида я в ужасе. Он никогда не показывал ничего, кроме профессиональной отстраненности, но глубоко внутри я все равно понимаю, что он может меня убить и убьет, и глазом не моргнув, если я его рассержу.
— Прости меня, Масджид, но у меня проблема, и я надеюсь, что ты мне поможешь.
— Я тебе не джин, Сабах, ты не можешь звать меня всякий раз, когда тебе нужна помощь. — Он щурится, его руки дергаются в карманах.
Я нервно сглатываю и стараюсь не показать свой страх.
— Знаю. Я бы не позвала тебя, будь у меня другой выход. Знаю, ты занятой.
Он изучает меня жестокими темными глазами.
— Отлично. Посмотрим, что я смогу сделать, чтобы помочь тебе. Но это ведь бизнес, так? Я буду ожидать... платы.