Раненый
Шрифт:
Неясно, сколько идёт бой, но комната уже разнесена. В свете мелькающих вспышек видны перевёрнутые шкафы, которые, вероятно, были заполнены зельями; разлетелись по всей комнате какие-то бумаги, книги; везде валяются осколки тарелок и чашек. Многие покрыты кровью.
В центре комнаты стоит Пожиратель смерти.
У него нет лица, и голос похож на любой другой, поэтому он выглядит как полноценное олицетворение своего названия. Безликое создание в тёмной мантии и уродливой маске, рождённое для убийств. Из-за плотной ткани нельзя разглядеть никаких видимых ранений, но судя по тому, как он двигается, ему
Напротив него — Гермиона Грейнджер, которая упорно и стойко сражается, несмотря на то, что Пожиратель загнал её в угол. Она прижимается к стене и отбивается, но спрятаться ей больше некуда.
Драко ползёт вперёд, пытаясь укрыться за упавшим столом. Недалеко у стены лежит Терри Бут, которого Драко узнаёт мгновенно. Бывший когтевранец перевязан не хуже самого Драко, но бинты буро-чёрные от крови. Его грудь слегка вздымается, но больше никакого шевеления в теле незаметно.
— Вы можете сдаться, и мы не причиним вам вреда. Вы всё равно ничего здесь не получите, — упрямо и твёрдо произносит Грейнджер, хотя по её виду заметно, что она в отчаянии. Драко без понятия, почему в помещении нет ни одного человека, кроме неё, способного сражаться. Куда, чёрт возьми, делась Эббот?
Он пытается разглядеть хоть что-нибудь, но кроме искр и тусклой лампы на стене, в помещении света нет. Впрочем, ему это на руку, и он двигается чуть ближе, оказываясь практически за спиной у Пожирателя.
В двух шагах в луже крови лежит парень, и Драко понимает, что знает и его. Это пуффендуец с его курса, и он пока ещё жив, но захлёбывается собственной кровью. Драко узнает заклинание и морщится.
Когда-то и он был на его месте.
Возможно, все, кого он видел, пытались помочь Грейнджер. Наверняка темнотой укрыты больше тел, но это всего лишь пациенты и они могут быть ещё слабее, чем сам Драко.
Поэтому только Грейнджер ещё может вести борьбу. Драко даже не пытается отрицать, что восхищается ей в этот момент. Всё её тело напряжено и натянуто, а рука с палочкой движется уверенно, но плавно. Грейнджер действует как профессиональный боец, хотя распушившиеся волосы то и дело лезут ей в лицо и пот заливает глаза. Она скачет по осколкам стены, уверенно перешагивая обломки мебели и не отвлекается от Пожирателя.
Драко она не видит. Он выпрямляется и делает шаг вперёд.
Внезапно Пожиратель выкрикивает очередное заклинание, и её палочка отлетает в сторону, звучно ударяясь о стену. Драко видит, как Грейнджер поворачивает голову, глазами прослеживая траекторию полёта. Он знает, какая отчаянная работа идёт в её голове: она прикидывает, есть ли шанс броситься за палочкой, пока Пожиратель не успел кинуть следующее — поражающее — заклинание.
Шанса нет.
Драко теперь не видит выражения её лица, потому что стоит прямо за спиной Пожирателя. Тот не замечает его.
И это его главное упущение.
Драко бездумно поднимает руку, пальцы сжимают древко палочки. Он знает, что сможет.
— Авада Кедавра.
Время замедляет ход, и Драко видит, как тело Пожирателя обрушивается вниз, изгибаясь отвратительной волной, и опускается на пол, будто сломанное. Впрочем, это он замечает лишь боковым зрением, потому что его взгляд направлен на Грейнджер. Она смотрит на него широко распахнутыми глазами. От удивления и от испуга
В этом взгляде страх, почти животный ужас, в нём боль и нечто, отдающее отчаянием. Она боялась не справиться, не успеть, не спасти всех тех, за кого отвечает. Она боялась проиграть в бою и в войне. Она боялась умереть.
Драко видит это так отчётливо, чувствует так живо, перенимает её эмоции на себя. Внутренности скручивает, но он всё не может отвести глаз.
А затем Грейнджер кивает. Она, наверное, и сама не отдаёт себе в этом отчёта, но Драко понимает, что это означает.
Это «спасибо».
Гермиона Грейнджер благодарит его за убийство.
Холодная волна обжигает спину, словно удар плетью, и Драко чувствует дрожь, которая охватывает всё тело.
Он убил человека. Его рука подняла палочку, его губы сказали смертельное заклинание, его магия стёрла с лица земли того, кто мгновение назад жил, дышал, думал — и намеревался убить Грейнджер.
Магия…
Он всё-таки ещё был способен к колдовству, хоть это действительно было опасно. Но не для самого Драко.
Неожиданно он чувствует ужасную усталость, и всё тело наливается тяжестью, и возвращается боль, которая была почти забыта. Только метка не болит, а нестерпимо чешется, и Драко на секунду задумывается о том, чтобы на всё плюнуть и расчесать её до крови на глазах у Грейнджер, но передумывает.
Он сплёвывает прямо на пол, разворачивается и уходит. Не то чтобы это выглядит слишком уж впечатляюще со стороны: он припадает на правую ногу, но старательно держит спину прямо и крепко сжимает палочку в руке. Она всё ещё дарует спокойствие.
Кулак сам разжимается, как только Драко пересекает порог комнаты. Рука отказывается служить, только-только зажившая кожа надрывается, и ладонь вновь начинает кровоточить. Драко знает, что не сможет перебинтовать её сам, и ненавидит это.
Но не настолько сильно, как тот факт, что его собственная магия бунтует против него. Он чувствует, как пальцы постепенно онемевают, и месяцы восстановления растворяются в пустоте, как будто их никогда и не было.
Всё сначала.
Можно начинать жить сначала.
Но всё-таки глубоко внутри у Драко плещется некое подобие надежды. Он понимает, что не всё потеряно. Он снова колдовал — он чувствовал магию, бегущую по венам. Руки слушались его почти как прежде. И на какую-то долю секунды он забыл про своё вечное клеймо боли и разочарования — тёмную метку.
Драко старается не думать о том, какое именно заклинание сотворил, и лишь наслаждается этим удивительным мигом, который вернул ему надежду на жизнь, а не пустое существование.
***
Спустя полтора часа Грейнджер сидит напротив него и молча меняет бинты. Она не потрудилась зажечь свет, когда пришла, а лишь шепнула Люмос, положив палочку между ними, и теперь её лицо неровно освещено и кажется более худым и бледным.
Драко не хочет думать, но думает.
Почему она не пришла к нему сразу? Точно уж не из-за размышлений о том, что сказать — ведь она молчит. Может, дело в том, что она разводила и успокаивала остальных.
Ведь они все важнее, чем он.