Раненый
Шрифт:
Эббот сыплет названиями трав, и хотя Драко хорош в зельеварении, он совершенно ничего не смыслит в колдомедицине. На шестом курсе было не до этого. Однако он кивает, и снова кивает, и потом ещё раз кивает. Драко не знает, что кроме этого может сделать или сказать. Его навыки коммуникации очень ограничены.
Но с Эббот в этом плане не возникает проблем — она ещё долго сама рассказывает что-то о лечении, о зельях и мазях. И Драко уже почти не слушает её, но неожиданно улавливает кое-что любопытное.
— …И тебе очень повезло, хотя, конечно, не хочется загадывать,
Она всё говорит, и Драко от этого немного легче. Её слова о восстановлении могут оказаться правдой, а могут лишь поселить ненужную и несбыточную надежду, но сам звук голоса почему-то приносит облегчение.
Когда говорит Грейнджер, его ошпаривает от каждого слова. От каждого её звука или вздоха. Он всё воспринимает в штыки.
Голос Эббот более резкий и громкий, но то, как быстро и как много она говорит, словно гипнотизирует. И до самого вечера Драко чувствует себя приемлемо.
***
Это странно, но в этот раз он открывает глаза, когда Грейнджер уже в комнате.
Сквозь ускользающий сон он слышит хлопок двери, но даёт себе ещё буквально мгновение. Она успевает поставить на тумбочку поднос с водой и едой и накладывает на комнату первое очищающее заклинание.
Драко резко садится. Насколько может резко, конечно.
И внутренне оскорбляется, потому что Грейнджер и глазом не ведёт, хотя он рассчитывает на реакцию. Она лишь взмахивает палочкой, практически не глядя на Драко. Стакан сам подлетает к его губам. Драко жадно пьёт. Вода прохладная и освежающая. Стакана оказывается мало, и Грейнджер, заметив это, накладывает Агуаменти, параллельно смахивая с подоконника несуществующую пыль.
Драко поражён — она просто профессионально делает вид, что не обращает на него внимание.
Далее следует тарелка. Драко щурится, неотрывно наблюдая за Грейнджер, но поймать её взгляд кажется невозможным. Она чёткими и отлаженными движениями водит палочкой. Ложка, повинуясь заклинанию, сама залетает в рот, словно Драко нет и трёх, и тут он неожиданно чувствует вкус еды.
Нет того ощущения водянистой жижи, которое преследовало его всё время. Ощущения, что он не ест, а лишь потребляет пищу, необходимую для жизни.
Какой жизни? Зачем жизнь?
Драко чувствует глубокий и ароматный привкус на языке и не торопится глотать, смакуя момент. А затем чувствует, как еда согревает все внутренности, и перестаёт сдерживать себя. Ложка чувствует его ритм и движется быстрее. Раз за разом она возвращается к тарелке и снова подлетает ко рту Драко, а он на секунду забывает о присутствии Грейнджер, захваченный новым, недоступным ему ранее удовольствием.
Грейнджер хмыкает.
Драко замирает, смыкая губы, и ложка не успевает остановиться, слегка пачкая его рот. Он автоматически вскидывает руку, утираясь тыльной стороной ладони, и не отводит взгляд от Грейнджер.
Звук был тихий,
Признание в том, что Грейнджер всё-таки наблюдала за ним.
Она и не скрывается и теперь смотрит прямо ему в глаза, а затем как-то неясно вздыхает, отправляет на место ложку, зависшую в воздухе, и делает шаг к кровати.
— Ты вчера говорил во сне, — заявляет она, будто продолжая только что прерванный диалог. Это утверждение, но с намёком. Чтобы он мог воспользоваться шансом воспринять это как вопрос и объясниться.
Брови Драко приподнимаются сами собой. Но он быстро берёт себя в руки и в тон Грейнджер произносит:
— Эббот вчера болтала про какую-то новую мазь.
На её губах мелькает что-то такое, что можно было бы принять за улыбку. Она отряхивает руки, убирает палочку в карман и подходит к окну, прислоняясь поясницей к подоконнику. Затем слегка наклоняет голову, словно предлагая Драко продолжить говорить. Но не проходит и десяти секунд, как она сама почти весело выдаёт:
— Ты разговариваешь с Ханной.
Драко глупо моргает.
— Лайза иногда жалуется, что ты не отвечаешь ни на одно из её оскорблений, но вот с Ханной ты постоянно разговариваешь, — поясняет Гермиона, и уголки её губ вздрагивают.
— Постоянно?
Это, по мнению Драко, сомнительно.
Грейнджер поводит плечами и склоняет голову к другому плечу.
— Мазь почти готова, и она может помочь, — Грейнджер изучающим взглядом обводит потолок. — Но я больше не даю обещаний.
В груди Драко происходит нечто странное: сердце вздрагивает, как будто от этих слов одновременно хочет бухнуться вниз и подскочить куда-то в горло. Он сглатывает.
— У меня болит голова, — почему-то делится он.
Грейнджер хмурится:
— Но ты никогда не…
— Хорошо, — слишком послушно исправляется Драко, — это не боль, но ощущается мучительно, сон не приносит облегчения и в голове всё путается.
Грейнджер делает шаг вперёд, легко оттолкнувшись от подоконника, и её взгляд как будто проясняется, хотя возможно это лишь игра света. Драко не уверен. Ему становится сложно сосредоточиться, как только пространство между ними так решительно уменьшается.
— Ты вспоминаешь, — мягко произносит она. Драко несколько каменеет от подобного тона, его лицо ожесточается, и Грейнджер замечает это. — Какие-то новые моменты и мысли, ведь так?
Он раздумывает бесконечно долгую минуту, чувствуя, что голова, как будто поняла, что про неё вспомнили, и потяжелела. И набравшись решимости, кивает. Грейнджер кидает быстрый взгляд на его палочку. Драко вздрагивает.
Это чертовски плохой знак.
Он неожиданно видит их почти невинную беседу с другой стороны. Вот они разговаривают, и он будто бы в здравом уме, и даже память начинает возвращаться. Он не кричит, никого не оскорбляет, не задаёт вопросов. К тому же Драко явно окреп, аппетит вернулся, чувства обострились. Какая-то неведомая мазь, способная залечить его раны, почти готова. И дальше что?