Ранняя история нацизма. Борьба за власть
Шрифт:
Шлагетер приписывал это нежеланию перенести политический центр партии на север страны. Но такая точка зрения была не единственной. Весной 1923 г. появилось еще одно мнение, на первый взгляд весьма примитивное, но не беспочвенное: она объясняла позицию НСДАП тем, что ее лидеры подкуплены французским генеральным штабом. Именно в это время в Мюнхене начался судебный процесс над группой баварских политических деятелей правого лагеря по обвинению в государственной измене в пользу Франции. Главными обвиняемыми являлись некие Фукс и Маххаус, теснейшим образом связанные не только с основными фигурами политического лагеря Баварии, но и с командирами военизированных формирований реакции, расположенных там. Некоторые из них выступали на процессе свидетелями, ибо считалось, что они приняли участие в заговоре (имевшем целью с помощью Франции и в ее интересах осуществить отделение Баварии от остальной
В первой половине 1923 г. все внимание нацистов было обращено на внутриполитическое положение, резко обострившееся после франко-бельгийского вторжения. Оккупация Рура нанесла новый тяжелый удар экономике Германии, еще не успевшей перестроиться после потерь, вызванных Версальским договором. Непосредственным и чрезвычайно ощутимым последствием этого было ускорение обесценения германской валюты, начавшегося еще в предшествующем году, а в 1923 г. пошедшего невиданными до того темпами. В то время как крупные предприниматели, банкиры, биржевые спекулянты наживали крупные состояния (наибольшее из них сумел сколотить Стиннес), рабочие, служащие и представители различных мелкобуржуазных слоев города, имевшие небольшие сбережения, многочисленные пенсионеры — инвалиды войны и труда — неуклонно нищали.
В подобной обстановке фашисты чувствовали себя как рыба в воде, ибо могли выдвигать самые чудовищные по своей лживости объяснения причин создавшегося положения и такие же по своему характеру рецепты преодоления массовых бедствий, постигших страну. Но если в более или менее спокойной обстановке нацистская проповедь наталкивалась у многих на барьер элементарной логики (мы уже не говорим о тех, кто обладал определенным зарядом классовой сознательности, хотя бы в тех пределах, которые давала принадлежность к социал-демократии), то в 1923 г. не только немалое количество представителей мелкой буржуазии, но и отдельные прослойки пролетариата попросту теряли голову перед лицом видимого крушения привычных основ существования и становились жертвами фашистской пропаганды, как всегда сочетавшейся с жестоким террором.
Таким образом, хотя особая позиция, которую заняла НСДАП по отношению к «рурской войне», вначале несколько поколебала ее позиции, усилила рознь между отдельными составными частями лагеря крайней реакции, в последующие месяцы фашисты сумели наверстать упущенное, паразитируя на обнищании десятков миллионов немцев. Активность фашистов росла не только в Баварии, но даже в тех землях, где основные организации фашистского толка были запрещены: этому способствовали сама политическая атмосфера, существовавшая в большинстве земель, и связи, имевшиеся у представителей крайней реакции со всеми звеньями государственного аппарата.
На последние числа января нацисты назначили в Мюнхене свой съезд. Однако власти запретили фашистское сборище. В этом шаге, как можно полагать, проявилось недовольство противоестественным, по мнению баварского правительства, отношением лидеров НСДАП к оккупации Рура. В запрете могло сказаться и желание несколько поуменьшить гонор Гитлера и его организации, фактически ставших «государством в государстве». Но у них нашлись столь влиятельные покровители, что властям пришлось пойти на попятную. Одним из них был тогдашний регирунгс-президент Верхней Баварии (административной единицы, в которую входил и Мюнхен) Г. Кар, другим — капитан Рем. Благодаря их усилиям в дело вмешался командующий войсками рейхсвера в Баварии генерал JТоссов: он принял Гитлера, который (как это уже не раз было в прошлом) клятвенно обещал не прибегать к путчу. Спустя 4–5 дней Гитлер вновь пообещал это министру-президенту Баварии Книллингу и присутствовавшему при их разговоре промышленнику Шарреру, обильно субсидировавшему НСДАП. После этого нацистский съезд был разрешен.
Как видно из донесения представителя баварского правительства в Берлине, военные круги мотивировали свою позицию опасениями, будто в случае конфронтации с штурмовыми отрядами НСДАП и другими военизированными формированиями войска не могут считаться вполне надежными. На деле, и об этом уже шла речь выше, влияние ультраправых на рейхсвер было определяющим и о конфронтации не могло быть и речи. Подобные разговоры лишь прикрывали недвусмысленный курс Лоссова и других баварских генералов, кровно заинтересованных в сотрудничестве рейхсвера с «патриотическими», как они их именовали, союзами.
Хорошо понимая это, нацисты торжествовали. Выступая на съезде НСДАП, Гитлер всячески обыгрывал отмену запрета, делая особенный упор на том, что съезд происходит в том же помещении, где за день до того должен был состояться митинг политических противников фашизма (по всей вероятности, социал-демократов), который власти так и не разрешили. «Говорят, — заявил он, — что мы хотим осуществить путч. Нет, у нас, национал-социалистов, нет необходимости устраивать путчи». Такого рода заверения (параллельно с угрозами «нанести в скором времени удар») не раз повторялись вплоть до 8 ноября 1923 г.
Январский успех фашистов был в определенной степени омрачен принятым 15 марта решением имперского суда по жалобе НСДАП, добивавшейся отмены запрета ее существования в Пруссии и ряде других земель. Суд отклонил жалобу и признал НСДАП партией, деятельность которой носит антигосударственный характер. Вскоре после этого нацистская партия была запрещена и в Гессене; но она беспрепятственно продолжала действовать в Баварии, как будто решения имперского суда не имели здесь никакой силы.
Но именно в то время, как высший судебный орган страны принимал решение о противозаконности нацистской организации, весьма высокопоставленные лица устанавливали прямые контакты с ее руководителями. Одним из них был не кто иной, как командующий рейхсвером Сект. Прибыв в Мюнхен, он встретился с главарем нацистов, и хотя встреча не принесла ощутимых результатов, последний произвел на генерала (которому в течение 1923 г. предстояло на некоторое время стать вершителем судеб страны) «сильное впечатление». В беседе с Сектом прозвучали типичные для фашистов откровения: «Мы позаботимся о том, чтобы нынешнее берлинское правительство висело на фонарях перед зданием рейхстага». Надо сказать, что по меньшей мере в одной своей части обещание это нацисты сдержали — они сожгли рейхстаг.
Характерны и аналогичные связи рейхсканцлера Куно. Он посетил Мюнхен несколько ранее, в феврале 1923 г., и также проявил интерес к нацистской партии. Один из спутников Куно беседовал с Гитлером и Ремом. А вернувшись в Берлин, Куно принял одного из наиболее активных деятелей германского фашизма — бывшего офицера Россбаха, командира крупного военизированного формирования, очень близкого к нацистской партии. Визитер предложил правительству услуги фёлькише, и Куно намеревался вновь встретиться с ним. Но этого не произошло. Россбах вскоре был арестован по обвинению в «разложении войск»; как только он оказался за решеткой, то немедленно заявил о своей недавней встрече с рейхсканцлером. Все, что он делал, утверждал Россбах, происходило с ведома военного министерства. Сообщения об этом попали в прессу, что создало правительству известные неудобства. К тому же бывший глава распущенной в Пруссии в марте 1923 г. «Партии свободы» депутат рейхстага Грэфе настойчиво угрожал раскрыть сделки крайне правых с Сектом, которые, как писал в секретном отчете имперский комиссар по наблюдению за общественным порядком Кюнцер, «заходят как будто довольно далеко. Известно ведь, что военное министерство очень близко к Оргешу («Организация Эшериха» — один из наиболее разветвленных в те годы реакционных союзов, члены которого осуществляли террористические акты против политических противников. — Л.Г.)У а последняя — к Гитлеру — Россбаху».
Эти данные проливают некоторый свет на картину связей и взаимозависимостей, характерную для лагеря германской реакции. Многих из них разделяли тактические разногласия, и Сект, например, в конечном счете в том же 1923 г. разошелся с нацистами. И все же в главном они были единомышленниками. Этому нисколько не противоречат острые подчас споры между отдельными группировками реакционного лагеря, резкие взаимные обвинения (в чем, безусловно, наиболее сильны были национал-социалисты, не знавшие удержу в своих нападках не только на прямых политических противников, но и на тех, чьи взгляды были в своей основе столь же антидемократичны). Успех, одержанный в конце января, толкал баварских фашистов на дальнейшие действия, и они лишь ожидали подходящего повода.