Ранняя поэзия Джона Толкина

"Мир Толкина" - одно из самых расхожих понятий, употребляемых каждым, кто говорит или пишет о замечательном английском писателе Джоне Роналде Руэле Толкине (1892-1973). Оно появилось сразу же, как только в середине 50-х гг. увидел свет роман "Властелин колец", и определяло, в основном, необычность романной реальности. После переиздания сказки "Хоббит, или туда и обратно", таких малых произведений, как "Листок Ниггла". "Фермер Жиль из Хэма" и особенно, после посмертного издания цикла сказаний "Сильмариллион", "мир Толкина" стал представляться многим читателям и критикам чем-то автономным и неисчерпаемым. В результате возникла тенденция анализировать и толковать столь необычное литературное явление как бы изнутри, исходя лишь из внутренних критериев текста. В связи с этим представляется важным попытаться проследить, хотя бы в первом приближении, процесс возникновения и формирования того "Вторичного мира", по определении самого писателя, который существует на страницах его произведений.

Поступив в 1911 г. в Оксфорд, Джон Толкин стал заниматься древнеанглийским языком и литературой. Строчка из стихотворения Кюневульфа "Христос": "Эарендел, ярчайший из ангелов, светит над Средьземельем людям посланный" послужила стимулом к созданию в сентябре 1914 г. стихотворения "Путь Эарендела,

вечерней звезды", посвященного планете Венере. Вскоре он составил план поэмы "Лэ об Эаренделе", где речь должна была идти о мореплавателе по имени Эарендел, о его странствованиях по миру и о том, как его корабль превратился в звезду, сиявшую в небесах. Этот факт обычно упоминают все исследователи, рассуждающие о "происхождении" Эарендела - одного из центральных действующих лиц "Сильмариллиона". Гораздо менее известно то, что Толкин неоднократно в последующие месяцы возвращался к образу мореплавателя и к теме морского путешествия. Осенью 1914 - летом 1915 гг. им были созданы такие стихотворения, как "Сказочные берега" ("The Shores of Faery"), "Счастливые мореплаватели" ("The Happy Mariners"), составлен план поэмы "Лэ об Эаренделе" ("The Lay of Earendel") и написано вступление к ней "Обращение к менестрелю" ("The Bidding of the Minstrel").

Попытаемся посмотреть на эти первые литературные опыты Толкина не через призму "Сильмариллиона" или "Властелина колец", а оценить их как самостоятельные явления. Сразу становится очевидно, что первоначально Толкин уделял основное внимание все же не имени героя, а теме морского путешествия, теме моря. Безусловно, в этом, отразились личные впечатления - в 1914 г. Толкин впервые в сознательном возрасте увидел море во время каникул, проведенных в Корнуолле. В первую очередь это ощущается в стихотворении "Путь Эарендела...". Описание корабля, скользящего по глади океана в сумраке заката, эмоционально и насыщено конкретными деталями. Эарендел отплывает от "извилистых и туманных берегов", устремляя свой путь на Запад, "к границе мира". [1]

В других стихотворениях картины моря уже менее пространны, и основное внимание уделено описанию тех таинственных и прекрасных земель, которые встречаются мореплавателям. Чаще всего в них содержится описание волшебного острова, вздымающегося посреди дальних морей, и прекрасного города-замка. [2] План "Лэ об Эаренделе" свидетельствует, что и в поэме должно было повествоваться о том же: "Корабль Эарендела плывет на Север. Исландия, Гренландия и неизвестные острова; сильный ветер и волны относят его в более теплые края... Страна таинственных людей. Волшебная страна. Дом Ночи. Паук. Он с немногими товарищами избегает плена Ночи. Видит гористый остров и золотой город ... Возвращение домой. Старость. Строит новый корабль. Прощается со своей северной землей. Снова плывет на запад, к границе мира, туда, где солнце погружается в океан. Он направляет корабль в небо и больше не возвращается на землю". [3]

"Лэ об Эаренделе" так никогда и не было написано, за исключением вступления, состоящего из двух частей - обращения к менестрелю с просьбой спеть песни об Эаренделе и его ответ-отказ:

Музыка смолкла, слова позабыты. Луна постарела и солнце зашло. Корабли волшебства бурей времени смыты, Пламя чудес из остывшего сердца ушло. [4]

Мотив прерванной традиции, угасшей памяти о прошлом с удивительной настойчивостью повторяется во многих толкиновских стихах того времени и сопровождается сквозным образом разрушенного города, покинутого и забытого, хранящего в молчании тайну былого великолепия и счастья. Пожалуй, в наиболее законченном виде этот мотив представлен в двух стихотворениях: "Кор, в забытом и мертвом городе" и "Кортирион среди деревьев". В первом из них, помеченном апрелем 1915 г., описание города, покинутого жителями, достаточно условно: беломраморные храмы, зубчатые крепостные стены, гигантские деревья. Второе стихотворение было написано всего через несколько месяцев - в ноябре 1915 г.
– но в нем покинутый город и зачарованный замок на вершине холма описаны столь конкретно, что сын писателя Кристофер Толкин отождествляет Кор - Кортирион с Варвиком, где с 1913 по 1316 г, жила невеста Толкина Эдит Братт, и куда он часто приезжал из соседнего Оксфорда. [5] Возможно, это так. Но дело в том, что Варвик и в наши дни примечателен не только тем, что сохранил свой средневековый облик, но и тем, что все его памятники до сих пор служат людям. Почему же столь сильным оказывается расхождение между реальностью и художественным образом? Думается, что не столько тихий древний Варвик сам по себе, сколько его соседство с шумным Бирмингемом - одним из крупнейших промышленных центров Англии, с его индустриальной антиэстетикой начала века, могло пробудить у Толкина мысль о том, что с человечеством происходит нечто печальное. Как известно, в основу его представлений о царстве Моргота, "Темного Врага Мира", легло впечатление детства: каждый день по дороге в школу он проходил мимо мрачной и бездушной громады водяной мельницы, уродовавшей веселый зеленый пейзаж Эджбастона, пригорода Бирмингема, где жил в то время будущий писатель.

Вместе с тем резонно предположить, что влияние филологических занятий проявилось не только в упомянутом увлечении строкой из стихотворения Кюневульфа. Попробуем сопоставить первые поэтические произведения Джона Толкина с дошедшими до наших дней памятниками англосаксонской поэзии. Это не так уж сложно, ибо к настоящему времени сохранились лишь немногие образцы англосаксонской литературы - знаменитый эпос "Беовульф" и ряд поэм и стихотворений, содержащихся в нескольких рукописях - "кодексах".

Так, в "Беовульфе" и целом ряде стихотворений,

например "Мореплаватель" ("Seafarer"), содержатся красочные и удивительно конкретные описания океана. В поэме "Феникс" ("The Phoenix") подробно описан прекрасный остров, вздымавшийся посреди океана. В стихотворениях "Видсит" ("Widsith") и "Сетование Деора" ("Complaint of Deor") нарисован образ певца - сказителя, услаждавшего своими песнями слух властителей разных краев. В первом из них перечислены страны, которые посетил певец Видсит, и герои древности, которых он якобы повидал. Во втором, повествуя об испытаниях, выпадавших на доли различных героев древних преданий, автор завершает каждую строку рефреном "Все это прошло, и этому также пройти". [6] А небольшие поэмы "Странник" ("The Wаnderer") и "Развалины" ("The Ruin") содержат яркие картины опустошенного и разрушенного города, контрастно противопоставленные воспоминаниям о былом великолепии. Параллели можно множить, но, представляется, что приведенных примеров достаточно для подтверждения нашего тезиса: все сквозные образы и темы первых стихотворений Толкина встречаются в произведениях древности и были заимствованы оттуда так же, как и образ Эарендела.

Дальнейший анализ показывает, что и эти образы и мотивы претерпевали, подобно образу Эарендела, своего рода эволюции. Возьмем, например, стихотворения "Кор, в забытом и мертвом городе" и "Кортирион среди деревьев". В первом, как уже говорилось, образ покинутого города достаточно условен. Во втором явно описан поэтически преображенный Варвик. Но есть различия, на наш взгляд, более существенные. Оба стихотворения воспроизводят мотив разрушения, распада. Но если стихотворение "Кор" просто повторяет столь важную для англосаксонской поэзии мысль об утраченной традиции, угасшей памяти, о славном прошлом, то в "Кортирионе" речь идет о том, что заинтересованный человек ищет ощутить красу ушедших дней, проникнуться духом далекой сказочной эпохи и понять свои причастность к ушедшему прошлому. Эта мысль принадлежит самому поэту и возникает в его стихах тех лет не единожды. В том же 1915 г. было написано стихотворение, обращенное к невесте Эдит Братт. "Ты и я, и дом забытых игр" ("You, Mе and the Cottage of Lost play"). Это стихотворение о любви, о чистых и светлых радостях только что ушедшего детства. Но одновременно это и размышление о том, что "он и она" - всего лишь частички в долгом пути человечества, что все, выпавшее им на долю уже не раз происходило с другими. Главное открытие стихотворения - мысль не об уникальности человеческого жизненного пути, а о его повторяемости. Чувство личной причастности ко времени, ощущение себя звеном в длинной цепочке бытия пронизывают и "Прелюдию" к поэме "Город снов и город сегодняшней печали" ("The Town of Dreams, the City of Present Sorrow"), созданной в 1916 г.: "В незапамятные времена мои предки пришли на эту землю и от поколения к поколения врастали в нее". [7] Города, описанные в поэме, - снова Варвик, мирно спящий над тихим Звоном и хранящий свои тайны и легенды, и Оксфорд, оплакивающий своих сыновей, ушедших в огонь мировой войны.

Кристофер Толкин, комментируя поэму, замечает, что "в ней нет никаких очевидных ассоциаций" [8] с мотивом морского путешествия, и оставляет ее в стороне от основного исследования. На наш взгляд, именно это и делает "Город снов..." важным объектом анализа. Поэма наглядно демонстрирует, что многие мотивы, которые впоследствии составят основу "мира Толкина", в ранних стихотворных произведениях имели самостоятельную "жизнь".

К периоду 1915-1917 гг. относятся и наброски ряда прозаических историй [9] . Большинство из них также связана с мотивом морского путешествия в неведомые края. Примечательно, что в ряде случаев имя моряка уже не Эарендел, а Эриол. Толкин меняет имя героя, явно не считая его "зерном" замысла. Но еще более интересно то, что в прозаических набросках автор стремится связать "историю" мореплавателя и древнюю истории Англии, то есть те самые времена, когда создавались вышеупомянутые поэтические произведения, которые были объектом изучения Толкина-филолога и стимулом творческого воображения Толкина-поэта. Существуют две разработанные писателем "версии". В ранней - Эриол приплывал в Британию вместе с первыми саксами Хенгиста и Орсы, а согласно последующим планам он отправлялся из уже освоенной англосаксами Англии в странствия по Атлантике. Неизменным, однако, оставался основной композиционный принцип - мореплаватели прибывают в неведомые земли, где видят много чудес. Из наброска в набросок переходит упоминание прекрасного города, раскинувшегося на гористом острове. Там странники встречали разных людей, выслушивали множество преданий.

Предполагавшееся строение книги тоже, на наш взгляд, имеет вполне явный литературный "первоисточник", относящийся, однако, уже к современности. С ранней юности Толкин хорошо знал и любил творчество английского писателя конца прошлого века Уильяма Морриса, который также учился в Оксфорде, где долгое время держался его своеобразный культ. Роман "Дом детей волка" был одной из самых любимых книг Толкина, и едва ли не первый его опыт в прозе - попытка переложить на английском одну из рун финского эпоса "Калевала" так, как это сделал Моррис с "Сагой о Вольсунгах". И потому идея композиционной организации повествования о мореплавателе Эаренделе - Эриоле вполне могла быть подсказана ему другим известнейшим произведением У.Морриса - "Земным раем", где рассказ о путешественниках, прибывших в неведомые края, является обрамляющей новеллой повествования о прекрасной жизни в таинственной стране. Как известно, в этой книге Моррис в художественной форме изложил ряд важнейших положений концепции утопического социализма, сторонником и пропагандистом которой он был. Нет никаких свидетельств тому, что моррисовская программа реформ социально-политических отношений хоть сколько-нибудь повлияла на Толкина. Но одно из ее положений - о необходимости возвращения человечества к доиндустриальной материальной и духовной культуре, больше соответствующей природе человека, могло вызвать сочувственный отзвук в дуде молодого человека - оно вполне согласовывалось с его собственным убеждением в необходимости восстановления цепочки бытия и сохранения памяти о том необычном и прекрасном, что пережило человечество в прошлом.