Рано или поздно
Шрифт:
Эдвард расхохотался вместе со всеми. Собственно, это был самый лучший момент — он почувствовал, что его приняли.
В любом случае он ощущал огромное облегчение теперь, когда мучительное испытание было позади.
Было бы очень приятно весь остаток дня отдохнуть дома или сходить в театр, или в клуб «Уайтс», или еще куда-нибудь, где можно было бы оставаться пассивным наблюдателем, а не активным деятелем. Но придется еще посетить этот чертов бал у Трешема. И, как будто этого мало, танцевать первый танец с сестрой Трешема.
Ну, по крайней мере там будет Юнис. Он ангажирует ее на второй
Он прибыл в Дадли-Хаус с матерью и Лоррейн, с радостью отметив, что обе они в прекрасном настроении, чего не случалось давным-давно. Траур окончился. Мать возобновила отношения с некоторыми из своих многочисленных светских приятельниц и, похоже, твердо решила отправить на покой воспоминания о старшем сыне и сосредоточить все свое внимание на втором. Лоррейн немного поправилась, и это ей шло. На лицо вернулись краски, к волосам — блеск. Вес, краски и блеск исчезли еще до гибели Мориса, но сейчас она снова выглядела на свой возраст. Ей было всего двадцать три, на год младше самого Эдварда, и она снова стала живой, яркой красавицей.
Эдвард желал ей только добра. Она всегда ему нравилась, а он ей. Иногда, хотя и не часто, еще при жизни Мориса, она признавалась ему в своих страданиях. Эдвард несколько раз попытался поговорить с братом, но за все свои труды слышал в ответ, что он напыщенная задница.
Эдвард шел вверх по лестнице в Дадли-Хаус, держа обеих дам под руки. Это был первый грандиозный бал сезона, и Эдвард сильно сомневался, что хоть один из приглашенных еще не стоит тут или не сидит в длинной веренице карет у входа. На лестнице толпились гости, ждущие своей очереди поздороваться с хозяевами.
Все-таки еще до сих пор странно, когда к тебе относятся с таким почтением, подумал Эдвард, когда они подошли к дверям бального зала и мажордом объявил их имена. Мистер Эдвард Эйлсбери мог появиться на любом светском мероприятии и уйти с него, не привлекая особого внимания, но граф Хейворд уже что-то значил, даже если он оставался все тем же обычным человеком или напыщенной задницей, в зависимости от того, кто о нем упомянет.
— А вот и леди Палмер, — улыбнулась Лоррейн. — Она сообщила мне, что сегодня вечером тут будет и ее брат — лорд Феннер. Интересно, появился он уже или нет?
Эдвард с интересом покосился на нее, гадая, имеет ли какое-то особое значение то, что она вдруг упомянула Феннера, довольно приятного человека старше его на несколько лет.
— Даже после того как мы поздороваемся с хозяевами, потребуется часа два, чтобы это выяснить, — заметил он. — Похоже, на этом балу народу будет, как кроликов в садке.
— Ну конечно, — отозвалась она. — Кто же устоит перед приглашением на бал в Дадли-Хаусе? Герцог Трешем никогда не дает балы.
За исключением сегодняшнего вечера, уныло подумал Эдвард, и все ради сестры, с которой Эдварду придется танцевать. Он внезапно пожалел, что не подумал вовремя — нет чтобы попросить маму сесть за фортепьяно в гостиной, а он бы поупражнялся в движениях танца с Лоррейн или с кем-нибудь из сестер. Но с другой стороны,
Подходила их очередь здороваться с хозяевами. Леди Палмер стояла ближе всех, рядом с ней — Трешем. Молодая леди за ним была предположительно леди Анджелина Дадли, но Эдвард толком ее не видел, частично потому, что ее загораживал Трешем, частично из-за длинных плюмажей, украшавших прически почти каждой леди впереди.
Он поклонился леди Палмер и согласился, что да, в самом деле, им очень повезло, что вечер бала оказался таким ясным, несмотря на утренний дождь. Его мать улыбнулась, кивнула и отпустила несколько любезных замечаний. Лоррейн тепло улыбнулась и поздравила леди Палмер с тем, что обещало стать грандиозным успехом сегодняшнего вечера.
Эдвард чопорно наклонил голову, здороваясь с Трешемом. Тот повторил его жест и любезно заговорил с обеими дамами. Как ни поразительно, но ни мать Эдварда, ни Лоррейн вроде бы не таили никакой неприязни к человеку, во время гонки с которым погиб Морис. Вероятно, они правы. Не Трешем, так был бы кто-нибудь другой. И, строго говоря, несчастный случай произошел не из-за Трешема. Тот обогнал Мориса перед крутым поворотом дороги, благополучно одолел поворот и обошел препятствие (большую телегу с сеном), с которым столкнулся экипаж Мориса на самом слепом отрезке поворота.
Трешем повернулся направо, а Эдвард и обе его дамы — налево. Видимость больше никто не заслонял.
— Позвольте представить вам мою сестру, леди Анджелину Дадли, — произнес Трешем.
О Боже милостивый!
Взгляд Эдварда упал на нее, а ее взгляд — на Эдварда еще до того, как брат леди Анджелины закончил свое короткое представление.
Сегодня вечером она выглядела безупречно респектабельно, одетая в белое платье простого скромного покроя, тем не менее, облегавшее ее высокую изящную фигуру самым удачным образом. Она стояла в безупречной позе и вежливо улыбалась. Щеки у нее ярко порозовели, в темных глазах сверкали искры.
Она выглядела красивее, чем раньше, хотя ни в ее чертах, ни в цвете лица не было ничего утонченного.
Эдвард пришел в смятение.
Он поклонился ей, а она присела перед ними в реверансе, хотя смотрела только на него, причем очень пристально.
— Леди Анджелина, — пробормотал он.
«Не вздумай ничего сказать», — безмолвно заклинал ее Эдвард.
Возможно, ей и не требовалась его просьба, хотя она совершенно определенно собиралась заговорить с ним и в «Розе и короне», и сегодня утром в Гайд-парке.
— Лорд Хейворд.
Ну, конечно же, думал между тем Эдвард. Он проехал мимо Трешема спустя десять минут после того, как покинул гостиницу, и Трешем ехал из Лондона, в то время как все остальные стремились в Лондон. Трешем просто встречал сестру в «Розе и короне». Все доказательства буквально смеялись ему в лицо, в том числе и поразительное сходство брата и сестры, а он не уловил связи.
А теперь он обречен на танец с ней — с леди, не умеющей себя вести. С Дадли!
Теперь она улыбалась его матери и о чем-то беседовала с ней. Позади них уже собралась очередь. Пора переходить в бальный зал.