Шрифт:
Глава 1
Леди Анджелина Дадли стояла у окна пивного зала в гостинице «Роза и корона», расположенной к востоку от Ридинга. Положение совершенно скандальное — она находилась здесь одна, но что ей оставалось делать? Окно ее собственной комнаты выходило всего лишь на сельский ландшафт. Весьма живописный, да, но это был вовсе не тот вид, который ей требовался. Ей нужно было окно, выходившее в гостиничный двор, чтобы она могла видеть каждого вновь прибывшего.
Анджелина, с трудом скрывая нетерпение, ждала появления своего брата и опекуна, Джоселина Дадли,
Конечно, она приехала смехотворно рано. Трешем устроил так, чтобы сюда она добиралась под присмотром преподобного Исайи Кумбса, его жены и двух их детишек, а отсюда те собирались отправиться дальше, на празднование какой-то особой годовщины родственников миссис Кумбс, а Анджелина переходила под крылышко брата, который должен был приехать за ней из Лондона. Кумбсы каждое утро просыпаются на заре и даже раньше, несмотря на зевоту и протесты младших, и в результате это путешествие завершилось еще до того, как у нормальных людей день только начинался.
Преподобный и миссис Кумбс уже приготовились устроиться тут и, как долготерпеливые мученики, дождаться в гостинице возможности передать свою драгоценную подопечную под крылышко его светлости, но Анджелина убедила их ехать дальше. Ну что, в самом деле, может с ней произойти в гостинице «Роза и корона»? Это вполне респектабельное заведение — Трешем же сам его выбрал, верно? И она здесь вовсе не одна. Тут еще Бетти, ее горничная, двое крепких грумов из конюшен Актон-Парка, имения Трешема в Гемпшире, и двое кряжистых лакеев из дома. А сам Трешем наверняка прибудет с минуты на минуту.
Преподобного Кумбса, несмотря на его самые твердые намерения, удалось поколебать здравостью резонов, а также беспокойством жены, желавшей доехать до места раньше, чем наступит ночь, и хныканьем мисс Честити Кумбс и мастера Исайи Кумбса, возрастом девяти и одиннадцати лет соответственно — эти двое жаловались, что никогда не смогут поиграть со своими кузенами, если им придется ждать тут целую вечность.
Терпение Анджелины подверглось серьезному испытанию, потому что ей пришлось ехать с этой парочкой в одной карете.
Она удалилась в свою комнату, сменила дорожную одежду и велела Бетти причесать ее заново, а потом сказала клюющей носом горничной, что та может немного отдохнуть, чем девушка тотчас же и занялась, устроившись на выдвижной койке, стоявшей в изножье кровати Анджелины. Тем временем Анджелина заметила, что из окна номера не сумеет увидеть появления брата, и вышла из комнаты, чтобы отыскать более подходящее окно, но нашла только четверых дюжих слуг из Актона, расположившихся во всем своем угрожающем величии у дверей номера, словно защищая ее от иностранного вторжения. Анджелина отослала их на половину прислуги, велев отдохнуть и освежиться, причем весьма убедительно объяснила, что сама она не заметила около гостиницы
И оставшись наконец в одиночестве, обнаружила то самое нужное ей окно — в общей пивной. Конечно, не самое подобающее место, чтобы находиться там без сопровождения, но в комнате было пусто, так что какой тут вред? Кто узнает о ее неблагоразумии? Если в гостиничный двор въедет кто-нибудь посторонний, она просто отправится в свой номер и подождет, когда все уйдут. Если появится сам Трешем, она опрометью бросится в свою комнату, чтобы, когда он войдет в гостиницу, чинно спуститься вниз, скромно и респектабельно, с Бетти, шагающей следом, словно она просто собирается поинтересоваться, не приехал ли брат.
Ах, как будет трудно не начать прыгать вокруг него от возбуждения и нетерпения! Ей уже девятнадцать лет, а она едва ли не впервые удалилась от Актон-Парка больше чем на десять миль. До сих пор Анджелине приходилось вести крайне замкнутый образ жизни благодаря суровому, сверхзаботливому отцу, а после него вечно отсутствующему сверхзаботливому брату. Ну и благодаря матери, которая никогда не брала ее с собой ни в Лондон, ни в Бат, ни в другие места, хотя сама их часто посещала.
Анджелина лелеяла надежду начать выезжать в семнадцать, но прежде, чем она успела продумать все нужные аргументы и начать убеждать и улещать тех, кто держал ее судьбу в своих руках, в Лондоне неожиданно умерла мать и пришлось провести целый год траура в Актоне. А в прошлом году, когда ей исполнилось восемнадцать (уже никто не мог спорить, что это законный возраст для того, чтобы выезжать в свет), она сломала ногу, и Трешем, этот невыносимый человек, категорически запретил ей ковылять перед королевой на костылях, поэтому реверанс королеве, дебют в мире взрослых и участие в ярмарке невест пришлось отложить еще на год.
А теперь она уже совсем древняя, настоящее ископаемое, но все равно полна надежд, волнений и нетерпения.
Лошади!
Анджелина оперлась грудью о подоконник и прижала ухо к стеклу.
И колеса!
О нет, она не может ошибиться.
Она и не ошиблась. Карета, запряженная лошадьми, завернула в ворота, и ее колеса загрохотали по булыжникам в дальнем конце двора.
Однако Анджелина мгновенно сообразила, что это не Трешем. Карета слишком обветшалая и старая. А джентльмен, выпрыгнувший наружу до того, как кучер развернул подножку, ничем не походил на ее брата. Но прежде чем она успела как следует его разглядеть и решить, достоин ли он вообще того, чтобы на него смотреть, ее внимание отвлек оглушительный рев рога, и почти в эту же минуту в ворота въехала еще одна карета и остановилась почти вплотную к двери в пивную.
И опять не карета Трешема, это стало ясно с первого же взгляда. Прибыл почтовый дилижанс.
Как ни странно, Анджелина почувствовала не такое сильное разочарование, как могла бы. Такой всплеск людской активности был для нее в новинку и очень возбуждал. Она смотрела, как кучер открывает дверку, как пассажиры выходят из дилижанса наружу, на булыжники двора, и спускаются по скрипучей лесенке с крыши экипажа. Слишком поздно она сообразила, что все эти люди, конечно же, хотят освежиться и сейчас войдут внутрь и ей не следует тут находиться. Но пока она об этом думала, дверь гостиницы распахнулась, и послышался шум не менее дюжины голосов.