Рапорт инспектора
Шрифт:
— Вот уж не уверена. Не по мне ваши хитрости.
— Да у нас, Шура, хитростей, немного. Нам правда нужна, факты. Даже маленькие, но точные. Вот скажите, пожалуйста, когда вы монету у Владимира видели — до угона машины или попозже?
— Зачем это?
— Если вы видели брелок до угона машины, это означает, что Горбунов уже знал вашего брата в то время, а он утверждает, что познакомился с ним после угона. Нам это необходимо уточнить.
Вопрос Шуре не понравился. Выходило так, как говорила
— Не помню я.
— Подумай, — предложил Трофимов. — Мне показалось, что ты этот случай хорошо запомнила.
— Показалось вам. А я не помню.
Мазин видел волнение Шуры и догадывался о правде, но настаивать не хотел. Наоборот, пришел на помощь:
— Ладно, Шура Я вижу, вас смерть Редькина взволновала.
Шура кивнула. При всей антипатии к оскорбившему ее Редькину такого конца она ему не желала, но, главное, произошла еще одна смерть и совсем перепутала все смешала, а людям в этом тихом кабинете требуется непонятное распутать. И она пришла им помочь, а вот пришлось, если и не соврать, то умолчать, скрыть правду.
— Прошу я вас, разберитесь по справедливости, чтобы знать мне, что Володина память не замарается, — попросила она, перейдя вдруг от недоверия к доверию, потому что поняла — не им с Ларкой тут разобраться.
— Положитесь на нас, — заверил Мазин сдержанно, но с той убедительной ноткой в голосе, что запоминалась людям, с ним встречавшимся.
А когда Шура вышла, сказал Трофимову:
— Девушка она хорошая, вранью не обучена. Брелок видела, конечно, до налета. Это следует учесть. И второго свидетеля — тренера — тоже учтем. Кое-что она любопытное сообщила, мне кажется.
Вечером пошел, наконец, снег, а следом, ночью, приморозило, и река покрылась у берегов тонким прозрачным ледком. За кромкой его вода поблескивала расплавленным свинцом, казалась густой и тяжелой. Колкий воздух щекотал ноздри. Мазин оставил машину на стоянке возле ресторана и пошел к водной станции лесной тропинкой. С веток срывались сухие снежинки, низкое солнце косо высвечивало бурые, чуть припорошенные поляны.
Девятов в вязаной спортивной шапочке сидел на корточках у воды, гладил за ушами лохматого неприветливого пса.
— Здравствуйте, — сказал Мазин.
Собака оскалилась. Тренер придержал ее за шею.
— Вы ко мне?
Мазин протянул удостоверение.
Девятов поднялся, посмотрел.
— Моя милиция меня бережет? — спросил и пнул собаку ногой в тяжелом, на рифленой подошве, туристском ботинке. — Пошел, Бокс!
Пес отошел немного, не спуская с Мазина недружелюбных глаз.
— Я кому сказал? — строже проговорил тренер.
Почувствовав угрозу, собака зарычала и отступила еще на несколько шагов.
— С ним шутки плохи, — пояснил Девятов с удовольствием. — Взрывчатый зверь. Сторож откуда-то притащил. Слишком хорошо знает жизнь, а потому зол. Так что у вас?
— Вы знакомы с Горбуновым?
— А кто с ним не знаком? Товарищ, как теперь называют, коммуникабельный.
— Что это, по вашему, значит?
Тренер снова присел, выпрямился, разминаясь, развел в стороны руки, вдохнул глубоко:
— Я не задумывался. Коммуникабельный — значит коммуникабельный. Я, например, некоммуникабельный.
— Спасибо, прояснили. — Мазин посмотрел в сторону, станции. Окна уже закрыли на зиму фанерными щитами, но не все. — Вы здесь много времени проводите?
— По возможности.
— Цените одиночество?
— Не только. Воздух чистый люблю.
Он был прав. После городского, пропитанного бензиновыми парами и прочими бескислородными примесями тумана, которым приходилось дышать все последние дни, Мазин осторожно вбирал в себя здешний, слишком хороший для того, чтобы заглатывать его крупными порциями, воздух.
— И ночуете тут?
— Ночую. Хотите посмотреть со служебной целью? Прошу.
Не дожидаясь согласия, Девятов пошел вперед. Под синим спортивным костюмом тело его казалось ловким, молодым, но под глазами Мазил увидел чуть обозначившиеся отеки и не удивился, заметив под койкой в комнате тренера пустые бутылки.
Девятов перехватил взгляд Мазина и опустил пониже байковое одеяло, прикрывающее кровать.
— Приятели захаживают, — пояснил он. — Сезон-то закончился, вот и нарушаем режим помаленьку.
— И с Горбуновым случалось?
— Дался вам этот Горбунов. С его-то брюхом на инкассаторов нападать!
Он с удовольствием провел рукой по своему плоскому животу.
— При чем тут инкассаторы?
— Да в курсе я ваших забот. Не поддавайтесь вы на Ларисины выдумки. Артистка. Эмоциональный чел век. Игра воображения — и ничего больше.
— Вы ее хорошо знаете?
Девятов задумался.
— Женщин разве узнаешь? Мужья с женами по двадцать лет живут и вдруг такое узнают, что расходятся А тут курортное знакомство.
— Я слышал о вашем знакомстве. Скажите, вы не замечали у Белопольской предвзятости к Горбунову? Может быть, они не ладили?
Тренер покачал головой:
— Наоборот. Горбунов за ней, как хвост, таскался, а бабам такое всегда нравится. Не знаю, откуда ветер подул.
— Вам она не говорила?
— Я не любопытный. Стала намекать, я слушаю.
— Разубеждать не пытались?
— Ларису-то? Я ей слово, она мне двадцать. Самого чуть не убедила.
— Но все-таки не убедила?