Рапсодия

Гулд Джудит

Она громко вскрикнула. С глухим стоном Миша изаерг в нее свое семя. Обессиленный, опустился на нее, покрывая поцелуями, прижимая ее к себе так, словно не собирался отпускать никогда.

Потом они лежали молча, глядя друг на друга в тусклом свете. Длинные пальцы Миши гладили ее прекрасное тело. Он целовал ее волосы, лицо, шею. Сирина никогда еще не чувствовала себя такой желанной. И сама никогда раньше не испытывала такого желания ни к кому. Она гладила его длинные черные волосы, сильные плечи и грудь, отвечала на его поцелуи, вдыхая неповторимый

мужской запах. Заглянула ему в глаза.

— Это было похоже на мазурку.

— Престиссимо.

— Да, что-то вроде. Уж слишком стремительно. Закончилось, не успев начаться.

— Ты разочарована?

Он сжал ее плечи. Знал, что она не разочарована. Страсть захватила ее с такой же силой, как и его.

— О нет! Это было чудесно. — Рука ее скользнула вниз по его животу, вниз, к тому, что составляло его мужскую гордость. — Просто чудесно.

Миша заглянул в ее карие глаза, даже сейчас, при тусклом ночном свете, горевшие страстью.

— На этот раз мы не будем торопиться. — Пальцы его тронули ее соски, моментально напрягшиеся. — На этот раз мы пойдем намного медленнее. Это будет адажио.

Губы его приникли к ее груди. Сирина застонала, почувствовала, как ожил в ее руке его член.

Вечный танец начался снова, на этот раз гораздо более медленный. Они без устали познавали друг друга.

Насытившись, ощущая восхитительное утомление, очи лежали, не выпуская друг друга из объятий. Разговаривали, смеялись. Теперь они познавали друг друга уже на другом уровне: расспрашивали один другого о профессиональной жизни, семье, друзьях, о том, кто что любит и чего не любит.

— А знаешь, ты играл на моем теле, как на музыкальном инструменте, — внезапно проговорила Сирина, прежде чем их обоих сморил сон.

— В самом деле? И что же это за инструмент?

— Я не знаю. Но ты великолепный музыкант.

— А ты, Сирина Гиббонс, самый великолепный инструмент, на котором я когда-либо играл.

Он поймал губами ее палец. Она заглянула ему в глаза:

— Только, пожалуйста, запомни: мазурка — это хорошо, адажио — просто сказка, а вот ноктюрны я не люблю. Так что, пожалуйста, не надо ноктюрнов. От них мне становится грустно.

Он крепче прижал ее к себе.

— Обещаю, что никогда не буду играть тебе ноктюрны.

Выступление в Концертном зале имени Дворжака принесло Мише оглушительный успех. И публика, и критики превозносили его до небес. Сам же он чувствовал, что никогда еще не играл с такой страстью. Раньше он планировал вернуться в Нью-Йорк перед следующим концертом, но теперь решил остаться в Праге и отпраздновать успех вместе с Сириной.

Глазами влюбленного он видел Прагу еще более прекрасной и сказочной. Они вместе прошли по улицам, мощенным брусчаткой, от Вацлавской площади до Старого Города. Остановились полюбоваться знаменитыми астрономическими часами пятнадцатого века, из окошек которых один за другим появлялись сначала Христос, потом апостолы. Через час, когда скелет Смерти переворачивал стекло, они исчезали.

После этого появлялся петух, взмахивал крыльями и кукарекал.

Сирина взглянула на Мишу с легкой гримасой:

— Жутковато, правда?

— Да, не очень веселое напоминание, это уж точно. Забыв про калории, они зашли в знаменитую кофейню и от души наелись восхитительной выпечки.

— Мне теперь придется снимать это длительной пешей прогулкой, — виновато проговорила Сирина. Миша взял ее руку.

— Прекрасная мысль.

Рука об руку они пересекли Карлов мост. Вдоволь насладились видом храма Святого Вита с его многочисленными часовнями, двориками и картинными галереями.

— Похоже на грандиозные декорации к какому-нибудь фильму правда? — спросила Сирина.

— А ты — как кинозвезда в этом фильме.

Она смущенно улыбнулась. Похоже, что он говорит это искренне. Не то что другие мужчины, с которыми она встречалась раньше.

Наконец она почувствовала утомление от прогулки и от множества впечатлений.

— Может быть, вернемся в отель, выпьем чего-нибудь и примем душ перед обедом? Что скажешь?

— Я боялся, что ты никогда об этом не спросишь. Он поцеловал ее в лоб.

В отеле Миша заказал бутылку шампанского в номер. Вначале они пили в гостиной. Потом взяли бутылку в спальню. Быстро сняли с себя одежду, сплелись в тесном объятии, оставив шампанское выдыхаться на столике, упиваясь друг другом всю оставшуюся часть дня. Вечером они пошли в знаменитый ресторан «У художников». Ели копченую форель, баранину, мороженое.

— Мне не следовало все это есть, — тяжело вздохнула Сирина. — Но это так вкусно.

— Завтра оба сядем на диету.

Сирина внезапно нахмурилась. Завтра… Завтра утром они расстанутся. Он поедет в Нью-Йорк перед следующим этапом своего турне, она уедет на очередные съемки, на этот раз в Париж.

Миша заметил выражение ее лица. Потянулся к ней, взял за руку.

— Что случилось, Сирина? Она вздохнула:

— Так не хочется уезжать! Он сжал ее руку.

— У нас еще вся ночь впереди.

— Да, я знаю. Но не могу не думать о том, что будет… после.

Сирина смотрела на него каким-то ищущим взглядом. Она и в самом деле чувствует себя несчастной от того, что они должны расстаться! Его захлестнула волна радости. Нет, ему вовсе не хотелось видеть ее несчастной, и все же… Она чувствует то же самое, что и он!

Он обнял ее за плечи, привлек к себе. Заглянул в глаза.

— Мы сможем встречаться. Мы это как-нибудь устроим. Обязательно устроим. Либо в Нью-Йорке, между поездками, либо… в пути.

— Мы будем как корабли, проплывающие мимо в ночи. Мы оба так много путешествуем.

— Послушай, мы обязательно что-нибудь придумаем. Например, если я буду в Лондоне, а ты в Париже, один из нас может быстренько махнуть туда и обратно. Вот мы и увидимся.

— Надеюсь, что это так и будет.

— А я в этом уверен. Поэтому верни обратно улыбку на свое прекрасное лицо.