Расческа для лысого
Шрифт:
И понимаю, что поплыл. И от этого тоже улетаю.
Дурак. Ох, дурааак…
Вертит чистенькая сучка тобой, дядя Миша, как хочет. Так же, как пацанами этими, а ты все понимаешь, а нихера не делаешь. Ведешься. И ничем ты от ее малышни, которая вокруг вьется, не отличаешься. И это, сука, с одной стороны напрягает. А с другой заводит.
Ощущение рядом с ней, словно дышу наконец-то. Полной грудью. Как после первой ходки, когда за ворота вышел. И вздохнул. И голова закружилась. Вот с ней так. Жизнь
Как она смотрела вокруг жадно, смешно делала вид, что ничего особенного, что дом как дом. А дом-то очень даже нихеровый. Прокурор неплохо отстроился.
Получил нехилое вливание, растаял. Я тут вопросы даже за Ремнева решил. Продуктивно поработал, как этот засранец говорит. Ему потом только и останется, что по закрепленным мной связям пройтись. И завершить дело. Хороший край, неплохо тут развернуться можно, не зря Сухой настаивал.
Прокурор свалил на Красную Поляну. Туда как раз наше все приезжает, и все срочняком рвутся, по тем же склонам покататься. Жопой потрясти перед снайперами.
А меня прям уговаривал не стесняться.
Ну, я и не стал. Стесняться.
Девочка в махровом халатике до пят выглядела еще круче, чем в своей майке, которую она почему-то упорно платьем называла.
Я, как увидел эти ее пальчики, розовым ярким лаком накрашенные, так и охерел.
Захотелось схватить ее и не отпускать никуда. Держать.
Ну, я так и сделал.
И только потом уже заценил, насколько затейник прокурор-то. Зеркальный потолок… Нехило. Мне понравилось.
Я перевожу взгляд с пальчиков вверх. И встречаюсь с ее глазами. В зеркале.
Кладу руку на шею, сжимаю. Несильно. Она сглатывает невольно. Но взгляд не отводит. И я знаю, что ее это заводит так же, как и меня. Моя темная рука в тюремных партаках охерительно смотрится на белой коже, контраст добра и зла, бл*.
Я веду рукой по телу, снимая наброшенный небрежно белый халат, обнажаю грудь, соски сразу собираются под пальцами, животик подрагивает. Моя лапа его полностью закрывает. Она высокая, ведьмочка Ленка, но худенькая. Кожа гладкая, нежная до нереальности. Ничего нежнее не трогал. Она не шевелится, смотрит в потолок, замерла. А я уже давно опустил голову. Потому что хочется ближе разглядеть. Почувствовать. Самую мелкую дрожь. Самое маленькое движение. Навстречу.
— Это дом одного человека. Раздвинь ножки.
Рука движется ниже. Послушно раздвигает. Коленки острые. Синяк на голени. Отбивалась? Била кого-то? Боевая ведьмочка.
— А что за человек?
Голос хрипит. Губки облизывает. Голову мутит. Ведьма.
— Хороший. Давай ближе ко мне. Чуть-чуть попку двинь.
Делает, как говорю. Ее покорность заводит. Так же, как и бесячее сопротивление. Все в ней меня заводит.
— А мы тут можем все выходные
Глазки еще в зеркале, реснички подрагивают.
— Да.
Пальцами легонько по гладким губкам, пока не внутрь. Пока — сверху. Некуда торопиться.
— А потом?
— А потом будет видно…
— А чем ты вообще занимаешься, дядя Миша?
Голос прерывается. Нравится, девочка? Я пока просто глажу. Нрааавится…
— Бизнесом.
— Каким?
— Строительство.
— А что строишь? Аааххх…
А это я уже пальцами, куда надо, попадаю. И легко так, как в родной дом. По мокрой ковровой дорожке. Легко тебя завести, стервочка Леночка. Некстати в голове мысль, а сколько у тебя вообще было таких вот ходоков?
Очень горячая, очень. Манкая. По идее, должна, как кошка, трахаться. И, судя по количеству гарцующих вокруг нее членов, наверняка, так и делает.
Но вот нет у меня ощущения грязи от нее. А злость есть. Неожиданная. Удивительная. Потому что никогда меня такие вещи не напрягали. С другими бабами. Похер было на количество мужиков до меня. И даже во время.
А здесь переклинивает чего-то.
Именно сейчас. Когда двигаю пальцами внутри нее, мокрой и тихо постанывающей, и мысль возникает, что она такая не потому, что я охерителен, а потому что… Она вообще такая.
И злость сразу переключает на другую волну. Я хотел играть с ней. Гладить, как кошку, доводить до кайфа. А сейчас…
Я вынимаю из нее пальцы с хлюпом, резко встаю, вижу шокированные лисьи глаза, когда затылок резко соскальзывает, и в одно движение становлюсь с другой стороны, коленом на диван, раздвигаю ее ноги и подтягиваю к себе. На весу. Только голова и лопатки внизу. Она растерянно цепляется за подлокотник:
— Миша… Ты что? Мишаааа… Ах…
А это я уже в ней.
Тоже одним злым движением. Держу на весу за попку, ножку стройную на плечо закидываю и трахаю жестко и грубо. Словно свое недовольство вымещаю. На себя в первую очередь за мысли тупые, детские. Потому что мне должно быть глубоко похер на ее мужиков. А мне — сюрприз, сука! — не похер! Не похер!
И я понимаю, что все сильнее увязаю. И от этого злюсь. Потому что изменить ничего не могу. Смотрю в растерянные, немного испуганные и охерительно возбужденные глаза девчонки, перевожу взгляд на раскрытые в стоне губки, на подрагивающие от каждого рывка груди, на свой член, вбивающийся в нее, и кроет. Кроет так, что в глазах темнеет.
И это уже вообще не шутки. И я в этот момент не уверен, что смогу ее отпустить. Я ненавижу ее, и всех ее мужиков, начиная от пацанов в учебке и заканчивая поехавшим на ней ментом. Потому что я сам такой же, поехавший.