Расческа для лысого
Шрифт:
И вообще нихера не уверен, что смогу теперь ее отпустить. Когда-либо.
И это бесит. Бесит. Бесит!!!
Она закидывает руки за голову, упирается ладошками в диван и выгибается в пояснице, насаживаясь на меня самостоятельно. Голова запрокинута, волосы русалочьими волнами изививаются до пола, стонет так, что у меня яйца поджимаются от кайфа. И это, сука, зрелище покруче камасутры.
Особенно, когда она кончает, и волны дрожи бегут по телу. Сжимает меня так
Падаю на нее, упираюсь ладонями по обе стороны от лица, смотрю в яркие глаза с расплывшимся на всю радужку от кайфа зрачком. И ощущаю себя абсолютно, окончательно поехавшим на бабе придурком.
И это, сука, самое сладкое ощущение в моей жизни.
18. Миша
— Дядь Миша, а ты сколько раз сидел?
Вот ведь коза неугомонная! Все ей знать надо!
— Два.
— А за что?
— Малех, а не похер ли тебе?
Девчонка встает, демонстративно потягивается тонким голым телом, а потом, дернув презрительно плечиком, идет к бассейну и ныряет. Хорошо ныряет, практически без всплеска.
Я сижу на диване, курю и смотрю, как ведьма резвится в воде. Мы на улице. Выползли после суток постельного режима.
Я чувствую себя нереально хорошо. Сытым и довольным во всех отношениях. Очень круто отключился от дел, от реальности. Словно в межвременье завис со своей девчонкой. Отключил мозг.
И от этого в голове пусто и легко. И все вопросы кажутся решаемыми.
Я смотрю, как девчонка, круче которой у меня не было никогда, плавает рыбкой в подогретом бассейне, как солнце бликует на коже, делая ее золотистой, как плывут следом по воде длиннющие русалочьи волосы, и думаю о том, что, может, забрать ее с собой? Ну, а чего нет? Она явно любит приключения, перемену мест… Ей вполне может понравиться моя жизнь…
— Где так плавать научилась, малех?
— Дядь Миш, а не похер ли тебе?
Она фыркает и ныряет.
Сучка вредная!
Ну, сейчас я тебе покажу.
Она выныривает и ойкает от неожиданности, уперевшись носом с мою грудь. Я секунду изучаю капли воды на раскрытых губах и длинных слипшихся ресницах, ловлю отражение своего бешеного взгляда в лисьих хитрых глазках, и жадно набрасываюсь на вреднюгу поцелуем.
Она отвечает. Сразу вцепляясь всеми конечностями, вися на мне, как обезьянка. Мы абсолютно голые, жаркое солнце позднего мая уже с утра хорошо припекает, а вода делает ее тело практически невесомым. По крайней мере, мне легко. Словно пушинку держу на руках. Но хочется погрубее, потому что явно нарвалась. Значит, девчонке тоже хочется.
Эти сутки я был с ней нежен. Ну, по-моему. По крайней мере, особых отметин на тонкой коже нет, кроме губ распухших, да потертостей от щетины.
После секса в банном комплексе позавчера вечером, мы перебрались в одну из гостевых спален.
Коза опять вредничала и не подавала виду, что ее хоть что-то удивляет. Но я видел восторг в хитрых глазках, и мне было приятно. Мягко так, тепло.
Она совсем молоденькая. С ее данными, вполне могла бы уже найти себе папика и кататься… Ну, не знаю… По всяким там миланам, парижам… Или где там еще катаются такие девки? Хотя, с ее характером, ни один папик не выдержал бы. Да и с ее способностью бабло буквально на воздух пускать…
Мне отчего-то хотелось, чтоб она запомнила эти выходные. В этом доме, не самом крутом, конечно, но явно лучше она не видела. И меня чтоб запомнила.
Вот такое дурацкое желание.
Я прижимаю девчонку к бортику бассейна, разворачиваю спиной, прихватываю за волосы, перехлестывая в кулаке, и наконец-то вхожу. Под хриплый вскрик. Наваливаюсь всем телом, обхватываю и жестко двигаюсь, не жалея и не тормозя. Так, как мне хочется в этот раз. А она только подстраивается. Выпячивает попку, прижимается теснее, выгибает шею, поворачивается, целует. Сама. Жадно и долго. И в движениях ее такая же жесткость, как и у меня. Она не робкая лань и не жертва, покорно принимающая ласки хозяина. Нихера. Она — такая же, как и я.
Берет от ситуации по-максимуму. По-полной. Не отказывает себе ни в чем.
— Ну? Так где? — хриплю я, вдалбливая ее в бортик бассейна.
Она стонет, выгибается, пальчики скользят по плитке, пытаясь зацепиться хоть за что-то. А нифига. Я перехватываю руки, пока что прижимаю к телу.
— В секцию ходила, давно… Ах…
Я принимаю это поражение, завожу руки за спину, держу одной ладонью, выгибаю девчонку еще сильнее и трахаю так, что она стонет все громче и несдержанней, пока, наконец, не кончает. Тогда и я отпускаю себя. Она, на последних волнах кайфа, явно ловит еще один приход от моего темпа, и это добавляет мне градуса.
Охереть… С ней каждый раз по-разному. Пи**ц просто, до чего круто.
Я разворачиваю мягкое, безвольное после двух оргазмов тело к себе. Смотрю в подернутые поволокой дурмана глаза.
— Сто шестьдесят вторая, — коротко говорю, — разбой.
— Расскажешь? — шепчет она.
— Нет. Это было давно.
— А… Сейчас?
— А сейчас, малех, я честный человек, — улыбаюсь, — и работаю на одну хорошую компанию.
Я подбрасываю ее в воде, заставляю обвить ногами торс, опять целую.
Черт, ну сладкая же, невозможно какая! Руки сами скользят вниз, обшаривают крепкую попку, пальцы поглаживают промежность, и там, где только что мой член был, и рядом.
У ведьмочки, впервые за все время нашего… взаимодействия, делается испуганным взгляд. Она дергается, упирается в грудь и пробует оттолкнуть. Заводит. Пи**ц, как. Все же мы примитивные твари, как мне один умный мужик говорил когда-то. Вроде все получил. А вот это ощущение новизны… Ощущение добычи… Кроет.
— Нет… — отчего-то, всегда дерзкая и острая на язык зараза, в этот раз теряет дар речи. Ерзает на мне, приводя член из полустоячего положения прямо в готовность номер раз, осознает это, осознает, где у меня пальцы, и замирает. В глазах страх.
И это заводит. Сука, как заводит! Хочется продолжить. Посмотреть на реакцию. Я ничего не делаю. Наблюдаю только, и глажу. Даже палец не засовываю. А она вся сжимается. И это прикольно. И я знаю, что, если б настоял, захотел… Да куда бы она от меня делась здесь? И это тоже заводит. Ее беспомощность и моя власть.
Я ловлю себя на этом.
И убираю руки. Подхватываю ее и опять целую. Долго, успокаивающе. Так, что она расслабляется и, если не забывает, то, как угрозу, не воспринимает уже.