Расчет пулей
Шрифт:
Глава 26 Киллеры и жертвы
Следователь межрайонной прокуратуры Игорь Самойленко понимал, что в его руки попало дело необычное — убийство крупного банкира и его жены. Виткевич Владимир Ильич… Жена Эльвира… Сдерживая нетерпение, Самойленко долго обдумывал, как построить расследование. В случае успеха это сулило быстрый путь наверх.
Он всегда думал об этом пути. В школе, побеждая на олимпиадах, был уверен, что все его успехи неспроста. И хотя эти олимпиады ничего не дали, от них рождалось ощущение, что он непрерывно движется вверх. Одолев институт, сказал себе, что это важный этап перед новым прыжком. И хотя место следователя межрайонной прокуратуры делало его существование более чем скромным, он выполнял свои обязанности чрезвычайно старательно, стремясь не допустить никаких погрешностей не только в делах, но и в разговорах с подчиненными, и, что самое главное, с начальством.
В годы учебы он был маленьким карьеристом, в прокуратуре тоже стал карьеристом, но большим, хотя уровень благополучия все это время оставался примерно один и тот же. Но этот бесконечный контроль и стремление к совершенству не могли не сказаться не только на внутреннем складе ума, но и на внешнем облике. Тон его речи сделался ровным в любых, даже критических, ситуациях. Взгляд оставался внимательным и пристальным, даже если он шел по коридору в полном одиночестве.
Годы никак не отразились на его внешности, он был по-прежнему сухощав. Круглое лицо с правильными чертами казалось даже несколько маловато для высокой спортивной фигуры. Но по прошествии некоторого времени взгляд привыкал и любой посторонний наблюдатель мог сказать только то, что повторяли другие: какой симпатичный, обаятельный и милый человек. Ни одного слова из тех, что характеризуют сильного мужчину, а тем более сильную личность, не приходило в голову. Но Игорь втайне чувствовал себя и тем и другим. Если бы кто-нибудь сказал, что Игорь Самойленко обожает себя и бережет, как драгоценный сосуд, над ним бы посмеялись. А между тем это было так. И Самойленко безотчетно берег себя и холил, как если бы по долгу службы холил и берег какую-нибудь высокопоставленную особу. Он как бы сам себе прислуживал и не позволял появиться на людях небритым, хмурым, неопрятным. Костюм на нем всегда сидел как с иголочки, чистые рубашки были старательно выглажены. Сперва этим занималась мать, потом жена, для которой чистая мужнина рубашка была стократ важнее всех других дел. Никакие потрясения и катаклизмы, никакие болезни ее самой и детей не могли поколебать одного непреложного правила — утром мужа должна ждать ослепительно чистая рубашка и старательно подобранный галстук. За это муж ей платил верностью, скучными вечерами и частыми назидательными разговорами.
— Ребенок должен отвечать за свои поступки, — непрерывно повторял он, находя поведение трехлетнего сына лишенным какой бы то ни было сознательности.
Малыш, похожий на отца как две капли воды, с таким же маленьким аккуратным личиком, ломал игрушки, пытаясь узнать, как они устроены. Из грязного велосипедного колеса делал автомобильный руль.
— Пока он не прекратит ломать игрушки, не куплю ни одной новой, — говорил Игорь Николаевич, помахивая пальцем перед лицом жены. — Ребенка надо приучать к порядку.
Появившись на службе в ослепительно белой рубашке с вишневым галстуком в светлых сиреневых разводах, Игорь Самойленко снял пиджак и вызвал очередного свидетеля.
За неделю перед ним прошли четыре охранника, каждого из которых он допрашивал по нескольку раз. Они были разного роста, неодинакового телосложения. Но было что-то едва уловимое общее в облике этих людей. Одинаковые каменные загривки, оловянные глаза. И наглое выражение лица у слуг, отвыкших думать и слепо выполняющих любой хозяйский приказ.
Старший охранник — Степан Бескровный — был найден мертвым. Из четырех оставшихся самое благоприятное впечатление производил совсем молодой, Беглов. Он казался более простым и искренним. Хотя глаза у него были тоже оловянные. И с ним Игорь Николаевич беседовал чаще, чем с другими.
Самое загадочное в трагедии, случившейся на берегу Селигера, было появление неизвестной лодки. Все связанные с нею обстоятельства следовало незамедлительно выяснить.
Беглов сидел, держась руками за табуретку, и внимательно глядел на следователя. Видно было, что он всеми силами старается помочь и в то же время не упустить свою выгоду. Выгода заключалась в том, чтобы не потерять работу в банке, и рекомендация следователя, по его мнению, могла сыграть положительную роль.
— Кто первый заметил лодку? — спросил Самойленко.
Лицо Беглова изобразило напряженную работу мысли.
— Я!..
— И вас не насторожил этот неожиданный визит? Не удивил?
— Чего же удивляться? Когда накануне мы причалили и разбили лагерь, мимо нас шли команды одна за другой. По пять-шесть байдарок.
— А тут одна.
— Нет, не насторожило.
— В котором часу вы заметили непрошеных гостей?
— В четыре — начале пятого.
— Сколько человек было в лодке?
— Т-трое… Д-да, трое!
— Опишите их, пожалуйста.
— Двое с бородками. Один повыше, так, метр восемьдесят. Другой примерно метр шестьдесят, как я. Третий плешивый. Он, кажется, и был самый главный. Его слушались.
— В чем это выражалось? — спросил Самойленко.
— Когда ставили донки, он, что называется, указывал. Потом, когда отплыли ставить сети, слышался только его голос. Утром была тишина. Если отплыть по озеру в такое время даже на километр, слышно вот как вас.
— А почему вы разрешили ставить донки рядом с вашим лагерем? — спросил Самойленко.
— Они не рядом, — заторопился Беглов. — Метров за сто. Причем не шумели, костров не разводили. Словом, придраться было не к чему. Мы поначалу порадовались было такому соседству. Лучше, чем другие, например. Нажгут, намусорят. Потом песни примутся петь. Какая уж тут рыбалка.
— А разве Виткевич с вами раньше выезжал на рыбалку?
Беглов кивнул:
— Да. Но не так далеко. На день, на два.
— Значит, никого из вас не насторожили гости?
— Нет. А чего?
— Старшим в охране был Степан Бескровный?
— Да. А чего?
— Какие отношения у них были с Виткевичем?
— Самые нормальные. Владимир Ильич к нему чаще, чем к другим, обращался. Только и слышалось: Степа, подай… Степа, принеси… Степа, почисти…
— Чего чистить-то?
— Картошку… Рыбу.
Самойленко помолчал и вспомнил недавнюю свою поездку на Селигер. Мертвого Степана нашли в самом непристойном положении с разорванными трусами Эльвиры, зажатыми в руке. В том, что он пытался совершить с ней насильные действия, не было сомнений. Не на глазах же у мужа! Где же находился Виткевич? Значит, к этому времени директор банка был убит. Из этого следует, что Степан знал о подготовке убийства и был заодно с киллерами.
— Как вы думаете, кто убил директора банка?
Беглов пожал плечами:
— Понятия не имею.
— Выстрелы кто-нибудь слышал?
— Я лично — нет! Смирнягину вроде что-то почудилось. Но и он махнул рукой. Рядом сучок под вороной треснул, и то слышней было.
— Степан Бескровный мог быть связан с убийцами?
— А как?
— Сам он мог застрелить человека?
— Смотря кого! Если надо, он не церемонился. Но чтоб на хозяина руку поднять? Не-е-ет…
— Выходит, что так и было.