Раскаленная броня. Танкисты 1941 года
Шрифт:
Семен вытер пот со лба ладонью и добавил:
– А мне еще в училище нравилась вот эта.
Броня крепка, и танки наши быстры, И наши люди мужества полны: В строю стоят советские танкисты — Своей великой Родины сыны.– Да, я тоже ее помню хорошо!
– Ну, так подпевай! С песней бить врага веселее!
Михалыч, отправляя очередную раскаленную дымящуюся гильзу в отверстие люка, весело подхватил:
Гремя огнем, сверкая блеском стали, Пойдут машины в яростный поход, Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин И первый маршал в бой нас поведет!Орудие танка отправляет в немцев снаряд за снарядом. Огненные вспышки одна за одной вырывались из ствола, непрекращающимся огнем стреляли пулеметы.
Снова рванули автоцистерны и боеприпасы, старый парк наполнился гарью и дымом.
– Осталось шесть, шесть снарядов осталось! – прокричал Баир.
Игорь крикнул:
– Прекратить огонь! Уходим на восток!
Круглый склон, подъем, поравнялись с Долгобродской, слева Комаровка, деревянные домики, рынок, развилка дорог – всего два километра до городской окраины. Будет улица Пушкина, а там и Московское шоссе.
Вдруг с другой стороны у чугунной ограды громыхнуло противотанковое орудие. Игорь похолодел – в смотровую щель он отчетливо увидел вспышку выстрела.
– Пушка, командир!
Послышался разрыв, комья земли, щебень, куски асфальта и битого кирпича дождем осыпали машину.
Очередной снаряд ударил в башню, но срикошетил. Игорь выжимал из машины все, что можно. Т-28 отчаянно маневрировал.
– Главное проскочить кладбище, а там дома, – прокричал Петро. – Пушка уже бить не сможет!
«Еще метров сто и сверну за дома!» – крутилось в голове у Игоря.
В это мгновение танк сотряс невероятной силы удар. Машина мгновенно наполнилась дымом и гарью. Кто-то вскрикнул, кто-то выругался. Игорь понял – попали в МТО. Пробило броню и вызвало пожар.
Танк, объятый пламенем, продолжал двигаться, пока новый удар не заставил его остановиться окончательно. Перед глазами Игоря поползли разноцветные круги, уши заложило до звона, по лицу пошла кровь – осколок рассек кожу чуть выше виска.
Игорь, не теряя ни секунды, открыл люк механика-водителя и вывалился на раскаленный асфальт. Рядом громыхнул люк малой пулеметной башни – Семен, чертыхаясь, буквально выпорхнул из башни и практически с ходу открыл огонь из пистолета-пулемета. Со всех сторон к горящему танку бросились немцы. Его МП-40 дрожит в руках, ручка затвора дергается как ошалелая, брызгая в стороны раскаленные гильзы.
Баир с трудом вылез из башни, одной рукой выстреливая в немцев, другой вытягивая наружу раненого Петро. Михалыч остался в танке – снаряд ударил в броню и отколовшийся край бронелиста буквально смял его, острые рваные края вонзились в тело. Сейчас Михалыч напоминал переломанную куклу в луже крови.
– Уходим, командир! – выкрикнул Семен, перезаряжая пистолет-пулемет, по его руке обильно стекала кровь.
В ушах страшно гудит. Игорь поднялся на ноги и, пошатываясь, бросился прочь. Он споткнулся о какое-то тело, услышал немецкие голоса и из последних сил выхватил пистолет и выстрелил на звук голоса. Кто-то вскрикнул. Игорь застонал – голова раскалывается, огромные молоты сотрясают болью. Дальше оставалось лишь ползти. Он перелез через какой-то забор, почувствовал, как ползет по земле. Силы покидают его с каждым движением, горло сдавливает болью.
«Суки! Всех перебью! За Родину-у-у!»
Последнее слово растянулось, будто мягкий резиновый жгут и постепенно заглохло в потускневшем разуме Игоря Протасова.
Очумелая тряска вырвала Готлиба из сладкой дремы. Его будто рвали из теплого источника, онемевшие члены совершенно не слушались, от дикой тряски дурнота подступила к горлу. Еще мгновение, и желудок извергнет скудный в последнее время сухпаек вермахта. Готлиб застонал и, не открывая глаз, простонал:
– Хватит… Хватит трясти. Меня сейчас стошнит…
– Шайсе, твою мать, ефрейтор! – кто-то заорал в самое ухо Готлибу, он вновь сморщился, огромные молоты стали колотить в голове, отозвались нестерпимой болью.
Готлиб с трудом разлепил будто налитые свинцом ресницы, перед глазами на фоне грязно-серого снега маячит размытая фигура. В молочной пелене проступили фельдфебельские петлички. Готлиб застонал, однако фигура в серо-зеленой шинели продолжает неистово его трясти.
– Хватит… – сдавленно пробормотал чужим голосом Готлиб. – Хватит, господин фельдфебель… Меня сейчас стошнит прямо на вас.
Однако унтер-офицер не унимается и, казалось, стал трясти Готлиба еще сильнее. Немецкий солдат напрягся и перехватил руки фельдфебеля, сжал запястье. Все еще мутный взгляд впился в фельдфебеля.
– Вставай, мать твою! Вставай!.. – наконец донеслись слова унтера до Готлиба. – «Иваны», «иваны» прорвались! Нужно уходить!
Фельдфебель продолжает трясти Готлиба и рукой указывает в тыл. Лицо искажает смесь ярости и дикого страха. Наконец фельдфебель перестал трясти Готлиба и выпрямился. В руках блеснула вороненая сталь, послышался щелчок затвора.
– Застрелю как дезертира! – заорал фельдфебель и наставил на Готлиба ствол пистолета-пулемета.
Внезапно рядом разорвался снаряд, вверх взметнулась бурая земля вперемешку со снегом, фельдфебель вскрикнул и упал на колени рядом с Готлибом. Фельдфебель еще раз бросил взгляд на полусонного Готлиба, затравленно осмотрелся по сторонам, чуть привстал и бросил:
– Ладно, как знаешь. Пусть «иван» тебя добивает!
Он сплюнул и тут же захрустел по снегу. Готлиб смотрит ему вслед, белая пелена постепенно спадает, и Готлиб смог разглядеть, как серо-зеленые фигуры сбились в крохотные ручейки и устремились на запад. Возле них изредка взмывала вверх грязно-серая масса.