Раскаты грома (И грянул гром) (Другой перевод)
Шрифт:
И он с оправданной гордостью улыбнулся Аде.
– Он здоров? – быстро, с тревогой спросила она.
– У вашего сына великолепная конституция – сплошные мышцы и решимость. – Врач кивнул. – Да, он на пути к выздоровлению. Будет прихрамывать на правую ногу, но если представить себе, что могло бы быть... – Он развел руками в красноречивом жесте. – Сейчас сестра отведет вас к нему.
– Когда он сможет вернуться домой?
– Скоро. Возможно, через месяц.
В тени задней части широкой веранды прохладно от ветерка, налетающего с госпитальных лужаек. Сотня высоких металлических кроватей вдоль
Некоторые спят, кое-кто читает, многие негромко разговаривают или играют в карты и в шахматы на досках, поставленных между кроватями. Но один лежит и отчужденно глядит на пару жадных сорокопутов, которые хрипло ссорятся из-за лягушки на лужайке, – глядит на них и не видит.
Борода исчезла – ее сбрили, когда он был слишком слаб, чтобы противиться приказам старшей сестры, которая считала растительность на лице негигиеничной, и результатом стало некоторое улучшение самочувствия, что признал в глубине души даже сам Шон.
Долгое время защищенная от солнца, кожа нижней части лица гладкая и белая, как у мальчика; вместе с густой, жесткой массой черных волос ушли пятнадцать лет. Теперь стали особенно заметны густые брови, которые, в свою очередь, привлекали внимание к глазам, темно-синим, как тень облака на горном озере. Глаза еще больше потемнели, пока он обдумывал содержание письма, которое держал в правой руке.
Письмо трехнедельной давности, дешевая бумага уже начала разлезаться на сгибах от частого складывания. Письмо длинное, большая его часть посвящена описанию столкновений на реке Тугеле, в которых сейчас участвует армия Буллера.
Есть упоминание о головных болях – автор периодически страдает ими из-за раны, которая еще не вполне залечена, – и заверения в бесконечной благодарности, которую испытывает Сол.
Это до такой степени смущало Шона, что, перечитывая письмо, он эти места пропускал.
Но к одному абзацу Шон неизменно возвращался, медленно перечитывал шепотом, словно наслаждаясь каждым словом:
«Я помню, что рассказывал тебе о Руфи, моей жене. Как ты знаешь, она сбежала из Претории и остановилась в Питермарицбурге у родственников. Вчера я получил от нее письмо с удивительными новостями. В июне будет четыре года нашему браку. И теперь, после короткой встречи, когда она прибыла в Наталь, я стану отцом! Руфь пишет, что родит дочь (хотя я уверен, что это будет сын!), и уже выбрала имя. Очень необычное имя, мягко выражаясь. Вижу, что мне потребуются большие дипломатические усилия, чтобы убедить ее изменить свое намерение. (Среди множества ее добродетелей непрестанные сравнения с каменным веком.) Она хочет назвать бедную девочку Бурей. Буря Фридман! Эта перспектива приводит меня в ужас!
Хотя мы с тобой разной веры, я попросил у Руфи согласия на то, чтобы ты стал «зандеком» – у нас это что-то вроде крестного отца. Не предвижу никаких возражений со стороны Руфи (особенно учитывая, в каком мы перед тобой долгу), и теперь нужно только твое согласие.
Ты согласен?
В то же время я объяснил Руфи твое нынешнее положение, сообщил адрес госпиталя и попросил навестить тебя, чтобы поблагодарить лично. Заранее предупреждаю, она знает о тебе все, что знаю
Сжимая письмо в руке, Шон смотрел на залитую солнцем лужайку. Под простыней, выпирая, как живот беременной женщины, лежит плетеная корзина, в которой покоится его нога. «Буря!» – прошептал он, вспоминая, как ослепительные молнии озаряли ее тело.
«Почему она не приходит? – Он ждал ее уже три недели. – Она знает, что я здесь, почему не приходит?»
– К вам посетители.
Сестра остановилась у его кровати и поправила простыню.
– Кто?
Он приподнялся на локте; вторая рука все еще на перевязи у груди.
– Дама. – По его телу пробежала волна возбуждения. – И маленький мальчик.
Холодная волна разочарования – Шон понял, что это не она.
И сразу чувство вины: ведь это Ада и Дирк! Как он мог подумать, что это кто-то еще?
Дирк не узнавал отца без бороды, пока не оказался в десяти шагах. Потом бросился вперед, потеряв шапку; черные волосы, несмотря на бриллиантин, рассыпались кудрями. Добежав до отца, что-то нечленораздельно крича, он взобрался на кровать и обеими руками обнял Шона.
Прошло некоторое время, прежде чем Шон смог оторвать его от себя и посмотреть на него.
– Ну, мальчик, – сказал он и повторил: – Ну, мой мальчик.
Неспособный скрыть любовь к сыну от сотни наблюдающих раненых, он повернулся к Аде, желая отвлечься.
Она терпеливо ждала – она полжизни провела в ожидании, – но, когда Шон взглянул на нее, нежно улыбнулась.
– Шон. – Она наклонилась и поцеловала его. – Что случилось с твоей бородой? Ты выглядишь таким молодым!
Они просидели час, большую часть которого занял монолог Дирка. В перерывах, когда Дирк умолкал, чтобы перевести дух, Ада и Шон смогли обменяться накопившимися новостями. Наконец Ада встала со стула у кровати Шона.
– Поезд уходит через полчаса. Дирку завтра в школу. Мы будем приезжать из Ледибурга каждый уикэнд, пока ты не вернешься домой.
Увести Дирка из больницы оказалось все равно что изгнать неуправляемого пьяницу из бара. Одна Ада не могла с этим справиться – потребовалась помощь санитара.
– Хочу к папе! Хочу остаться с папой!
Глава 23
Состоянием своего брата управлял Бенджамин Голдберг. Состояние включало сорок процентов акций «Бр. Голдберг ЛТД» – компании, владевшей, помимо прочего, пивоваренным заводом, четырьмя маленькими гостиницами и одной большой, расположенной на Приморской набережной Дурбана, шестнадцатью мясными магазинами и фабрикой, где изготовляли вареную и копченую свиную колбасу, свиные сосиски, бекон и копченую свинину. Эти мясные продукты вызывали у Бенджамина некоторое замешательство, но их производство было очень выгодно, и не считаться с этим было невозможно. Бенджамин был также председателем совета «Бр. Голдберг» и владельцем шестидесяти процентов акций. Присутствие армии из двадцати пяти тысяч голодных и желающих промочить глотки мужчин привело к увеличению спроса на пиво и бекон, и это тоже смущало Бенджамина, потому что он был мирным человеком. Огромные прибыли, которые приносила ему война, и радовали и тревожили его.