Раскаты грома (И грянул гром) (Другой перевод)
Шрифт:
В одной из таких комнаток спала Мэри, а в соседней оказался Дирк.
С час она лежала без сна, слушала его плач и молилась, чтобы он наконец устал и уснул. Дважды ей казалось, что ее молитвы услышаны, но каждый раз тишина длилась всего несколько минут, а потом сдавленные рыдания возобновлялись. И каждый раз словно раскаленные иглы вонзались ей в грудь, и она до боли сжимала кулаки.
Дирк стал центром ее существования. Он был маяком в пустыне ее одиночества. Она любила его с одержимостью, до преклонения, ведь он
Она любила ощущение от его кожи и пружинистость его волос.
Глядя на Дирка, она забывала про собственное лицо. Про свое некрасивое лицо в шрамах.
Месяцы их разлуки стали для нее временем страданий и мрачного одиночества. Но вот он вернулся и снова нуждается в ее утешении. Полная любви, она выскользнула из кровати и остановилась – вся ее фигура выражала стремление помочь, выразить сочувствие. С тем же сочувствием к ней отнесся лунный свет, пробившийся сквозь сетку от комаров. Он затушевывал шрамы, уродовавшие ее лицо, показывая, каким оно могло бы быть. Ее двадцатилетнее тело под тонкой ночной сорочкой было молодым, полногрудым, его красоту не портили шрамы, как на лице. Юное тело, мягкое тело, одетое в лунный свет, блестяще-белое, как тело ангела.
Дирк снова всхлипнул, и она пошла к нему.
– Дирк, – прошептала она, склоняясь к его кровати. – Дирк, пожалуйста, не плачь, дорогой.
Дирк громко сглотнул и откатился от нее, закрывая лицо руками.
– Тише, дорогой. Теперь все в порядке.
Она начала гладить его волосы. Ее прикосновение вызвало новый взрыв горя, влажные всхлипывания разрывали темноту.
– Дирк, пожалуйста.
Она легла к нему. Простыни были теплыми и мокрыми. Мэри обняла Дирка, прижала его горячее тело к груди и начала баюкать. Собственное одиночество затопило ее. Она что-то шептала хриплым дрожащим голосом, она стремилась к нему, ее потребность в нем была гораздо больше, чем его.
Последний судорожный всхлип, и Дирк затих. Мэри чувствовала, как напряжение покидает его, как расслабляются спина и твердые круглые ягодицы, прижатые к ее животу. Она стремилась еще больше приблизить его, ее пальцы соскользнули с его щеки и принялись ласкать горло.
Дирк повернулся к ней в кольце ее рук.
Она чувствовала, как вздымается и опадает его грудь, когда он вздыхает, а его голос был полон горя.
– Он меня не любит. Он уехал и бросил меня.
– Я тебя люблю, Дирк, – прошептала она. – Я тебя люблю, мы все тебя любим, дорогой.
И она целовала его глаза, щеки, рот. Слезы Дирка были горячими и солеными.
Дирк снова вздохнул и прижал голову к ее груди.
Она почувствовала, как его лицо прижимается к ее мягкой груди, обняла его голову и прижала сильнее.
– Дирки.
Голос Мэри звучал хрипло, в ней вспыхнуло какое-то новое тепло.
Утром Дирк просыпался медленно, но чувствовал себя отлично. Некоторое
Потом он услышал, как за перегородкой в своей комнате двигается Мэри. Плеск воды, переливаемой из кувшина в раковину, шорох одежды. Наконец негромкий щелчок – открылась и закрылась дверь, – и ее шаги удалились в сторону кухни.
Он вспомнил события прошлой ночи, вспомнил отчетливо, во всех подробностях. Не просто вспомнил – в его сознании они выросли и заслонили все остальное.
Он отбросил простыню, приподнялся на локтях, задрал ночную сорочку и стал разглядывать свое тело, как будто никогда раньше его не видел.
Услышав ее приближающиеся шаги, он быстро прикрылся, натянул простыню и притворился спящим.
Мэри тихо вошла и поставила на столик у кровати чашку кофе и сухарь на блюдечке.
Дирк открыл глаза и посмотрел на нее.
– Ты не спишь, – сказала она.
– Да.
– Дирк... – начала она и покраснела. Щеки ее покрылись пятнами. Она перешла на пристыженный шепот. – Никому не рассказывай. Забудь о... о том, что случилось.
Дирк ничего не ответил.
– Обещай мне, Дирки. Пожалуйста, обещай.
Он медленно кивнул, не доверяя своей способности произносить слова, переполняемый ощущением полной власти над нею.
– Это было нехорошо, Дирки. Мы поступили ужасно. И не должны больше думать об этом.
Она направилась к двери.
– Мэри.
Она остановилась, не оборачиваясь; все ее тело было напряжено, как у птицы в полете.
– Я никому не скажу, если ты снова придешь ночью.
– Нет, – яростно ответила она.
– Тогда я скажу бабушке.
– Нет. О Дирки! Ты не скажешь.
Она снова была у его кровати, опустилась на колени, схватила за руку.
– Ты не должен, не должен. Ты обещал.
– Придешь? – негромко спросил он.
Она всмотрелась в его лицо – совершенство теплой загорелой кожи и зеленых глаз, черные шелковые волосы, падающие на лоб.
– Не могу. Мы с тобой сделали ужасную, ужасную вещь.
– Тогда я расскажу, – сказал он.
Она встала и пошла в свою комнату, плечи ее поникли в признании поражения. Он знал, что она придет.
Глава 63
Шон в наемной карете прибыл к дому Голдбергов точно в срок. Прибыл, как волхвы к младенцу Иисусу.
Сиденья его кареты были завалены пакетами. Однако на выборе подарков сказались ограниченные познания Шона касательно вкусов женщин трех лет от роду. Во всех пакетах были куклы. Большие китайские, которые закрывают глаза, когда их наклоняешь, красивые куклы со светлыми волосами, которые пищат, если нажать им на живот, кукла, которая выпускает воду, куклы в десятках национальных костюмов и куклы в пеленках.